Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

Н. А. Розенфельд не только говорила о необходимости убийства Сталина, но принимала практические меры к осуществлению террористического акта [297] .

Для этого она якобы искала сближения с ответственными работниками Кремля и “обхаживала” Енукидзе (вероятно, имелась в виду совместная с Лёной Раевской поездка к Енукидзе на дачу). Также сообщил Николай Борисович, что Нина Александровна пыталась достать пропуск на VII съезд Советов, где должен был присутствовать Сталин (по аналогии с Леонидом Николаевым, который совсем недавно пытался достать пропуск на ленинградский актив, где ожидалось выступление Кирова). И наконец, бригада следователей СПО подвела Николая Борисовича к главному вопросу дня: Нина Розенфельд показывает, что вы, Николай Борисович, “передавали ей мнение известного вам лица о необходимости устранения тов. Сталина”. Назовите же это лицо?

297

Там

же. Л. 24.

Да, этим лицом является Л. Б. Каменев… Каменев в беседах со мной указывал на безвыходность своего положения. Своей работой он никак не мог быть удовлетворен. Каменев утверждал, что пока Сталин у руководства, он и Зиновьев обречены на политическое прозябание. И Зиновьев, и Каменев в моем присутствии (на даче в Ильинском) говорили о безнадежности своего положения и проявляли злобу по отношению к Сталину. Оба они подхватывали всякие слушки о существующих якобы в ЦК разногласиях, вечно иронизировали над Сталиным. Подчеркнутая изоляция от партийной и советской общественности, разговоры о том, что “они” провалятся, “у них” неприятности, – являлись следствием неприкрытой вражды к партии и в первую очередь к Сталину [298] .

298

Там же. Л. 25.

Все эти “обвинения” были уже хорошо отработаны во время следствия по делу “Московского центра”, которое только что, полтора месяца назад, закончилось слишком мягким приговором Каменеву. Теперь, во исправление допущенной ошибки, чекистам надо было четко продемонстрировать, что Каменев, оказывается, и “в последнее время” занимался вражеской деятельностью и был настоящим вдохновителем, если не организатором, террора.

Зная о террористических настроениях Н. А. Розенфельд и Мухановой и учитывая, что они, работая в Кремле, имеют реальные возможности к осуществлению террористического акта, я передавал Н. А. Розенфельд все то, что я слышал от Зиновьева и Каменева… Основным их утверждением являлось то, что только устранение Сталина может изменить положение в стране и вернуть их к политической жизни. Я, общаясь с ними, впитывал в себя всю злобу к Сталину. У меня выращивались террористические стремления. Утверждение Зиновьева и Каменева о необходимости устранения Сталина являлось для меня призывом к террору [299] .

299

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 26.

Здесь чекисты решили на всякий случай привлечь к следствию человека, бывшего когда-то весьма близким к Каменеву – Феодосия Ивановича Музыку. На момент ареста, который последует лишь в апреле 1935 года, почти 40-летний Феодосий Иванович являлся студентом МЭИ. Во время гражданской войны юный Феодосий Иванович служил в армии. В 1921 году он был назначен секретарем Комитета обороны г. Москвы и губернии, где работал под началом Каменева, который параллельно занимал важный пост Председателя Моссовета. В те годы несомненна тесная связь Музыки с Московской ЧК, о которой упоминается в протоколе допроса от 17 апреля 1935 года. В 1922 году Комитет обороны был упразднен, Каменев был назначен зампредом СНК, а также зампредом СТО, а Музыка стал личным секретарем Каменева, а потом и заведующим его секретариатом. Следуя за извивами партийной карьеры Каменева, Музыка в 1926 году перешел вместе с ним в Наркомторг, а затем отправился в Италию, куда Льва Борисовича назначили полпредом СССР. В Италии их пути разошлись, и Музыка вернулся в СССР уже после того, как состоялась ссылка Каменева в Калугу.

Очевидно, что вторая ссылка Каменева в 1932 году, на этот раз в Минусинск, поставила крест на партийной карьере Феодосия Ивановича, и он решил делать карьеру хозяйственника, работая управделами Всесоюзного государственного промышленного треста “Тепло и сила”. Для скорейшего продвижения по карьерной лестнице Музыка поступил в МЭИ. Но и здесь обстоятельства сложились не в его пользу – диплом инженера он получить не успел. Вскоре после убийства Кирова, в начале февраля 1935 года парторганизация МЭИ исключила его из ВКП(б), после чего перспектива его ареста стала более чем реальной. В начале марта, когда Феодосий Иванович еще был на свободе, компрометирующие показания на него были получены от Н. Б. и Б. Н. Розенфельдов. Сначала Н. Б. Розенфельд показал, что еще в 1926 году, когда Каменева сняли с поста Председателя Моссовета,

его секретарь Музыка высказывал мне террористические настроения. Музыка мне говорил: “Теперь они с нами расправляются, но наша расправа будет более жестокой” [300] .

Да и в последнее время этот проповедник расправ отличался неуемной активностью:

Музыка в 1934 году отбывал практику на Сталинской ТЭЦ в Москве и общался с моим сыном Борисом. После убийства Кирова Борис мне говорил, что Музыка очень волнуется и что его ждут неприятности. Из этого я понял, что Музыка вел контрреволюционную работу до последнего времени [301] .

300

Там

же. Л. 26–27.

301

Там же. Л. 27.

Борис Розенфельд на допросе 11 марта подтвердил показания отца, заметив:

Я рассказывал Н. Б. Розенфельду о своем разговоре с Музыкой и высказал предположение, что Музыку, вероятно, арестуют… Н. Б. Розенфельд мне говорил, что Музыка отчаянный человек и в состоянии возбуждения способен на крайние действия [302] .

Все эти показания были основаны на разговоре Музыки с Борисом Розенфельдом в декабре 1934 года. Трясясь в трамвае по дороге на работу, Феодосий Иванович через плечо какого-то пассажира прочел в газете отрывок из статьи, в которой речь шла о Каменеве. На работе Музыка встретил Бориса Розенфельда и сказал ему: “Я видел в газете, что старика взяли в работу; газета его травит” [303] . На этом основании чекисты решили приписать Музыке контрреволюционные террористические намерения, но получилось не слишком убедительно. Тем не менее Музыка был арестован, приговорен ОСО к 5 годам лагеря, а впоследствии, пройдя еще через один “суд” особой тройки УНКВД ЛО, расстрелян в Сандармохе.

302

Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 630.

303

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 145.

36

Допрос Нины Розенфельд от 7 марта 1935 года следователь Черток начал с требования признать передачу “директив Каменева”, якобы полученных ею через Н. Б. Розенфельда, Екатерине Мухановой. На прошлом допросе 4 марта Черток вынудил Нину Александровну показать, что она, “возможно”, сообщала о “директивах” Екатерине. Теперь же было решено получить более определенный ответ. Если раньше Нина Александровна утверждала, что “директивы” ей передал Н. Б. Розенфельд с глазу на глаз у нее на квартире в 1933 году, то теперь она “вспомнила”, что директивы об устранении Сталина были вскоре ею переданы зашедшей к ней в гости Екатерине Мухановой. Разговор женщин в 1934 году (то есть когда Муханова уже не работала в Кремле) об изменении маршрута прохода сотрудников в Кремль (об этом всем было заранее известно еще с лета 1933 года от К. И. Синелобовой) превратился в “расспросы об охране”. Неохотно признала Нина Александровна, будто рассказала Мухановой о местоположении квартиры Сталина (бывшая квартира Бухарина) и о местоположении служебного кабинета Сталина (над жилой квартирой, на втором этаже здания правительства) – но это не было и никак не могло быть тайной для сотрудников кремлевских учреждений, работавших в том же здании, о чем свидетельствуют протоколы допросов. Далее Нина Александровна поведала историю своей работы в библиотеке Молотова и о попытках устроить туда Муханову. А затем Черток перешел к главному. 4 марта следователи уже вынудили Екатерину Муханову признаться в том, что в 1932 году (после высылки Зиновьева и Каменева) Нина Розенфельд в ее присутствии “заявила, что она готова сама убить Сталина”. Теперь аналогичное показание было зафиксировано и в протоколе допроса Н. А. Розенфельд (правда, та утверждала, что говорила об этом лишь своему бывшему мужу с глазу на глаз, очевидно не зная, что на этот счет имеются показания ее сына). После этого Черток прямо в протоколе резюмировал:

а) вы и Муханова были готовы лично совершить террористический акт против тов. Сталина;

б) на это ваше решение в значительной мере повлияло указание Каменева Л. Б. о необходимости устранения тов. Сталина, переданное вам Розенфельдом Н. Б.;

в) вы и Муханова выясняли месторасположение служебного кабинета и квартиры тов. Сталина и вопросы, связанные с организацией охраны в Кремле, то есть вы участвовали в подготовке террористического акта против тов. Сталина [304] .

304

Там же. Д. 108. Л. 40.

Это напоминало “техническое задание”, выданное следователям на очередном совещании в СПО. Черток выполнил все пункты и подытожил их признанием подследственной:

Да, я подтверждаю, что совместно с Мухановой принимала участие в подготовке террористического акта против Сталина [305] .

Восьмого марта 1935 года, продолжая допрос Розенфельд, следователь уточнил детали предстоявшего покушения. Дополнив “контрреволюционную группу” библиотекаршей З. И. Давыдовой (из-за того, что та дружила с секретарем Енукидзе Л. Н. Минервиной и могла просить ее об устройстве Розенфельд в личную библиотеку Сталина), следователь стал выпытывать у Нины Александровны, каким образом та собиралась осуществить покушение на Сталина.

305

Там же.