Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
В этих показаниях нет ничего необычного для советской действительности, да и не только для советской. Но в СССР такие высказывания было, мягко говоря, не принято делать публично, поэтому, будучи официально оформленными протоколом допроса, они приобретали отчетливо “контрреволюционный” оттенок.
Подчиняясь логике показаний, Чернявский обвинил Рохинсона в злостном очковтирательстве. По его словам, вышестоящему начальству, прибывавшему в институт для инспекции, демонстрировались образцы разработок, которые почти ничего общего не имели с серийно выпускаемыми изделиями. Или же за достижения выдавались разработки, неприменимые на практике.
Внутри института существует сплошная круговая порука; никто из персонала института не хочет друг друга подводить. Осенью 1934 г. я имел разговор с Рохинсоном по поводу работ института. Он мне сказал, что все время беспокоится, как бы очковтирательство в работе института не сделалось известным в Наркомате Обороны – “ведь может найтись какой-либо из сотрудников института, который может подвести” [856] .
Все это Чернявский проиллюстрировал рядом конкретных примеров неправильной работы института с добытыми военной разведкой материалами: 1) срыв копирования конструкции
856
Там же. Л. 108.
Эти факты, по словам Чернявского, стали ему известны лично от Рохинсона и других военно-химических работников, с которыми он контактировал, будучи начальником химического отделения отдела военно-технической разведки Разведупра (отдел был создан как раз осенью 1934 года). Безобразия в области военно-химических разработок Чернявский теперь объяснял “троцкизмом” Рохинсона, выражавшемся в упаднических настроениях:
В разговоре он сказал мне: “Жизнь в стране идет непонятно, впереди полная неизвестность и бесперспективность, работаешь, а смысла не видишь. К чему все это?” “С другой стороны, – продолжал Рохинсон, – нельзя иначе, я должен создавать видимость работы”. Рохинсон в разговорах со мной нередко подчеркивал, что к делу обороны у него душа не лежит, что сил у нас, чтобы выдержать предстоящую войну с империалистическими державами, ничтожно мало, что в вопросах вооружения, особенно по военной химии, мы значительно отстали от передовых капиталистических стран, но что чем хуже, тем лучше… Рохинсон считал, что трудящиеся массы, в первую очередь крестьянство, не пойдут защищать Советскую власть, что это вполне правильно, так как теперешнее руководство ВКП(б) защищать не следует, что в результате неизбежного поражения в предстоящей войне к власти придет новое демократическое руководство, что этим руководством будут троцкисты, что тогда из-за границы в СССР вернется Троцкий. О Троцком Рохинсон отзывался всегда с большой восторженностью и любовью [857] .
857
Там же. Л. 113.
Конечно, трудно поверить, что Рохинсон на самом деле развивал Чернявскому столь нелепые и утопические взгляды, но следователи без зазрения совести вставляли подобные выдумки в протоколы допроса сплошь и рядом, чтобы вызвать лишний раз ярость вождя, которого просто трясло от злости от одного упоминания фамилии Троцкого.
Светлана Лохова характеризует показания Чернявского в адрес Рохинсона следующим образом:
Чернявский донес на Владимира Рохинсона… изобразив его как циничного халтурщика и бюрократа… Чернявский надеялся, что разведданные, собранные им в Массачусетском технологическом институте, расстроят попытки Рохинсона скрыть от советского руководства отсталость руководимого им исследовательского института. Хотя разоблачения стоили ему жизни, его донос оказался эффективным. Рохинсон был снят с должности [858] .
858
Lokhova, Svetlana. The Spy Who Changed History. P. 82.
Сомнительно, что тут сработал именно донос Чернявского, который формально был получен лишь за день до первого допроса Владимира Матвеевича. А фраза о том, что разоблачения стоили Михаилу Кондратьевичу жизни, является не чем иным, как очередной беллетристической виньеткой – ведь “осудили” его совсем не за это.
112
Самого Рохинсона следователи Дмитриев и Черток вызвали на первый допрос на следующий день, 17 апреля. По традиции чекисты начали с выяснения социального происхождение своей жертвы. Оказалось, что Рохинсон (как и многие, многие другие) скрывал свое происхождение, выдавая себя то за “сына ремесленника”, то за “сына служащего”, тогда как на деле его отец имел права купца первой гильдии (что позволяло ему жить в Санкт-Петербурге, где он и скончался в 1913 году). В разное время отец Рохинсона владел заводиками по изготовлению кирпичей (в Казани, где Рохинсон и родился в 1896 году) и деревянной тары (в Псковской губернии), использовал наемный труд. В начале века семья переехала в Петербург, где отец Рохинсона имел мастерскую, о чем указал Владимир Матвеевич в анкете, заполненной перед допросом. Однако после придирчивых расспросов следователей мастерская чудесным образом превратилась в еще один заводик по изготовлению деревянной тары со штатом наемных рабочих в 50–60 человек. Когда эти порочащие Рохинсона подробности окончательно прояснились, следователи тут же заклеймили Рохинсона позором как лжеца, после чего он признался, что и родственники его по материнской линии были до революции весьма обеспеченными людьми [859] . С партийным стажем Рохинсона тоже было не все в порядке. В 1919 году он покинул партию при перерегистрации – райком требовал две рекомендации членов РКП(б). Некоторых партийцев райком перерегистрировал с условием, что те представят требуемые рекомендации через некоторое время, а Рохинсону по каким-то причинам в отсрочке отказали; он обиделся и заявил: “Если хотите, чтобы я оставался в партии, перерегистрируйте меня так, как других, если нет, то я предпочитаю выбыть из партии” [860] . Чекисты, разумеется, обвинили его в том, что он сознательно покинул партию “в году наибольших трудностей для Советской власти” [861] . Так или иначе, но ходатайствовать о вступлении в партию Рохинсон начал только через 6 лет после исключения. В том же 1925 году он побывал и под судом (за что – неизвестно, но в итоге его оправдали). Судя по анкетным данным, приведенным в начале
859
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 115–119.
860
Там же. Л. 120.
861
Там же.
Выяснением всех этих данных следователи на первом допросе и ограничились.
Второй допрос Рохинсона состоялся под самый конец следствия, 29 апреля 1935 года Дмитриев и Черток приступили наконец к расспросам о Чернявском. Рохинсон показал, что, зная Чернявского с 1926 года, он все время находился с ним в хороших товарищеских отношениях. После увольнения с Люблинского химического полигона Чернявский некоторое время продолжал там жить, поэтому тесное общение бывшего начальника с бывшим подчиненным продолжалось. Взгляды Чернявского после приезда последнего из США Рохинсон описал следующим образом:
По возвращении из Америки в 1933 году я имел с Чернявским беседу по вопросу о том, что он видел в Америке. Чернявский враждебно отзывался о лозунге партии – “догнать и перегнать”, заявляя, что приблизиться к американским уровням СССР сможет только через столетие. Он говорил, что состояние промышленности СССР и Америки совершенно несравнимо, что преодоление нашей отсталости идет черепашьим шагом, что один завод Дюпона в Америке дает столько азота, сколько все азотные предприятия Советского Союза. О безработице в Америке Чернявский отзывался как о малосущественном факторе; он ее вовсе сбрасывал со счетов. Более того, он считал, что безработный Америки живет в лучших условиях, чем трудящийся в Советском Союзе (имеет собственный автомобиль и т. д.); рисуя в самых восторженных красках положение в Америке, Чернявский одновременно весьма отрицательно отзывался об американском революционном движении. Он заявлял, что американская компартия не имеет никакого значения, что коммунистическая агитация не имеет никакого успеха. Все рассуждения Чернявского были проникнуты утверждением, что Америка – это “рай на земле”, и глубоким отрицанием успехов социалистического строительства в стране. “У них все хорошо, у нас все – плохо”. Развивая дальше свои высказывания, Чернявский считал, что неумение работать по-американски приводит к тому, что страна несет огромные издержки, плохо строит, плохо осваивает новые производства, строит неэкономно и нерентабельно. Отсюда он приходил к выводу, что индустриализация страны осуществляется неправильно, что в этом виновато руководство ВКП(б), идущее от одной ошибки к другой [862] .
862
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 283–284.
Под давлением следователей Рохинсон был вынужден резюмировать:
В этих беседах Чернявский обнаружил себя законченным троцкистом [863] .
Дальше последовало “признание” Рохинсона, содержавшее стандартные формулировки: он-де полностью “солидаризировался с Чернявским”, “разделял троцкистские взгляды”, видел в Сталине “главного виновника того, что делается в стране и в партии”. Тем не менее Рохинсон заявил, что, в тайне разделяя взгляды “контрреволюционного троцкизма”, он, однако, не примыкал ни к каким к троцкистским группам и организациям.
863
Там же. Л. 284–285.
Больше Рохинсона не допрашивали – по крайней мере, в архиве Ежова других протоколов допроса Рохинсона не имеется. Обвинения в очковтирательстве, неэффективном использовании государственных средств и обмане государства, изложенные в протоколе допроса Чернявского от 16 апреля, повисли в воздухе.
По итогам “кремлевского дела” ОСО приговорило Рохинсона к пяти годам заключения в лагерь. О дальнейшей его судьбе можно узнать из мемуаров переводчика и журналиста О. В. Штифельмана, который познакомился с Владимиром Матвеевичем в 1952 году, будучи студентом-первокурсником Ташкентского педагогического института иностранных языков.
В институте я познакомился и сблизился с Владимиром Матвеевичем Рохинсоном… Рохинсону было за 60. Он был невысокого роста, совершенно лысый, с маленькими поросячьими глазками и кустистыми бровями и с удивительной жаждой жизни и оптимизмом. Владимир Матвеевич преподавал латинский язык в Андижанском медучилище, владел также французским и немецким языками. На склоне лет он захотел овладеть и английским. При всем при этом он оказался довольно скрытным человеком. Только к концу института я узнал историю его жизни. Он закончил артиллерийскую академию, участвовал в Первой мировой войне, в гражданской войне и, в дальнейшем, был заместителем начальника института хим. защиты Красной армии. По нынешним понятиям это должность генеральская. В 1937 году он был в инспекционной поездке по Средней Азии, что и спасло его от волны расстрелов в центре. Кстати, в 1956 году, после разоблачения культа личности Сталина, Владимир Матвеевич был полностью реабилитирован, восстановлен в звании полковника с соответствующей пенсией и ему вернули квартиру в Москве. Когда я его поздравил с этим событием, он посмотрел на меня грустно и произнес: “Если бы еще двадцать лет жизни вернули”. Тем не менее он был великим юмористом и вместе с тем имел огромную эрудицию. Кстати, перед поступлением в Иняз он закончил философский факультет Университета марксизма-ленинизма. Таким образом, он всем нам в группе помогал сдавать зачеты по латыни, истории и основам научного коммунизма [864] .
864
Штифельман О. Крошка из Шанхая, или Маленький человек на пути в Царство Советское. Русский клуб в Шанхае, онлайн-издание. https://www. russianshanghai.com/articles/post7125