Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
с официальной мотивировкой “как ненадежный”. Действительной причиной является, как мне разъяснили в Контрольной Комиссии, – принадлежность к троцкизму [797] .
Вероятно, исключение было связано с тем, что Григорий Борисович разделял взгляды оппозиции того времени, выраженные в “заявлении 46-ти”. Либерман рассказал следователям:
В то время я обучался в ленинградской Военно-технической академии; я действительно был троцкистом в 1923 г. Дело разбиралось в районной комиссии, дошло до ЦКК, где мне сказали, что я не выдержанный член партии, не вдумываюсь в линию партии, и через некоторое время восстановили… Я был исключен как троцкист, но в выписке в моем деле говорилось, что я был исключен как ненадежный элемент [798] .
797
Там же. Л. 220.
798
Там
В том же протоколе Либерман пояснил:
Я вошел в троцкистскую группу в Военно-технической академии, лидером группы являлся некий Ходе, впоследствии разоблаченный органами ОГПУ. Ходе не был членом партии, но сумел втереться в доверие и, выдавая себя за коммуниста, возглавить троцкистскую группу в академии. В этой группе я был активным участником [799] .
В третий раз исключение из партии произошло при очередном обострении фракционной борьбы после объединения левых оппозиций. “Новая оппозиция”, как известно, была разгромлена к концу 1927 года, ее вождей и сторонников исключили из партии по итогам XV съезда ВКП(б). Среди прочих исключен был и Либерман. На допросе он утверждал, что в перерыве между вторым своим исключением и ноябрем 1927 года троцкистской деятельностью не занимался, а потом “из потенциального троцкиста… превратился в кинетического троцкиста” [800] (формулировка, достойная рубрики “шутки ученых на допросах в НКВД”).
799
Там же. Л. 221–222.
800
Там же. Л. 222.
В 1927 г. я попал в среду видных троцкистов… Я попал непосредственно к Троцкому, пошел к нему в “Главконцесском”. Это было в ноябре 1927 г. … Я приехал из Ленинграда и попал к одному товарищу, троцкисту (в Москве), который меня направил к Троцкому. Фамилии его я не помню, он работал в Осоавиахиме. Направил [к нему] меня Кащеев, он был лидером зиновьевской оппозиции в академии [801] .
М. И. Кащеев, военный инженер-фортификатор, в 1928 году окончил, как и Либерман, Военно-техническую академию в Ленинграде (до 1925 года она называлась Артиллерийской академией). В феврале 1935-го Кащеев, работавший в то время на Дальнем Востоке, написал начальнику политуправления ОКДВА Л. Н. Аронштаму письмо с говорящим названием “История моих ошибок – моих преступлений перед партией”, – под впечатлением только что состоявшегося суда над Зиновьевым, Каменевым и их сторонниками он решил покаяться и откровенно рассказать о своей оппозиционной деятельности второй половины 20-х годов. В письме упоминался и Либерман как участник неких “троцкистских групп” из бывшей Артиллерийской академии. Кащеев также писал об агитации среди оппозиционеров за посещение на “конспиративных” квартирах в районе 11-й роты (ныне 11-я Красноармейская ул.) Троцкого и Зиновьева – те как раз приехали в Ленинград на открытие 2-й (юбилейной) сессии ЦИК 15 октября 1927 года и 17 октября приняли участие в демонстрации в честь открытия сессии. Но, как уже говорилось, увидеться с Троцким Либерман смог только накануне XV съезда ВКП(б) в Москве. Об этой встрече со Львом Давидовичем он и рассказал следователям:
801
Там же. Л. 222–223.
После предварительного ознакомления Троцкий меня спросил: “Ваши взгляды на происходящее?” Я ответил, что пришел вас послушать, и задал ему вопрос: “Почему вы идете на блок с Зиновьевым?” Троцкий мне ответил, приведя известные доказательства троцкистов по поводу блока. Троцкий меня спросил: “Не считаете ли вы, что сейчас проводится лозунг Керенского – армия вне политики? Не напоминает ли вам вид наших генштабистов вид юнкеров времен Керенского?” и т. п. В конце разговора Троцкий обратился ко мне с просьбой, сказав, что в Ленинграде есть такой товарищ [Г. Я.] Яковин, вот вам его адрес и телефон, зайдите передайте эти документы. И передал мне пачку фракционной литературы… Яковин был ближайшим подручным Троцкого по Ленинграду, один из самых активных троцкистов. Знаю, что впоследствии он был арестован и сослан… Приехав в Ленинград, я нашел Яковина и передал ему документы от Троцкого [802] .
802
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 223–224.
Далее Либерман рассказал о расколе среди оппозиционеров:
…Раскололись зиновьевцы с троцкистами на почве подачи заявления [об отказе от оппозиционных взглядов. – В. К.]. Я заявления не подавал, а вместе с яковинской группой начал троцкистскую работу в Ленинграде. Мы были уже исключены из партии… Мне поручили в подпольных условиях вести троцкистский кружок на вагоностроительном заводе им. Егорова в Ленинграде за Нарвской заставой… Когда в организации ожидали арестов, то я скрывался вне дома [803] .
803
Там
При этом жалованье Либерман продолжал получать в академии. Видимо, Григорий Борисович был хорошо законспирирован. Тем более что, по его признанию, он
входил в ленинградский троцкистский центр, в котором… были [Ю. П.] Шейн и затем некий Валентин. Этот центр распространял среди троцкистов информацию о положении дел в партии, троцкистских организациях, издавал и распространял троцкистскую литературу, поддерживал связь с приезжавшими уполномоченными московского центра… Центр, совместно с уполномоченным Москвы, руководил всей троцкистской работой в ленинградском подполье [804] .
804
Там же. Л. 225.
Но дальше случилось вот что:
В мае или июне месяце 1928 г. мне позвонил начальник Технической академии – Исаев и сказал, что предполагает командировать меня в Германию в научную командировку. О предстоящей командировке я сообщил в троцкистский центр. Руководитель центра Валентин заявил, что это очень кстати; высказал опасение, что вряд ли меня выпустят за границу. Через некоторое время я получил указание временно прекратить фракционную работу для того, чтобы не попасться, и подать заявление в партийную организацию об отказе от троцкизма. Я это выполнил. Текст заявления предварительно был одобрен ленинградским центром. Вскоре я получил разрешение на выезд за границу [805] .
805
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 225.
Если отбросить чекистские преувеличения и выдумки об очередном “центре” и не имеющем фамилии его руководителе, можно констатировать, что Григорий Борисович решил: борьба борьбой, но надо же и о научной карьере позаботиться. Тем более что ему, как ни странно, разрешили выехать за рубеж, не дожидаясь восстановления в партии, которое произошло лишь в апреле 1930 года. Тогда же был восстановлен в ВКП(б) и “руководитель центра” Юрий Шейн. Будучи арестован в феврале 1929 года и осужден за “нелегальную троцкистскую деятельность” на три года тюрьмы, Шейн в августе того же года подал заявление об отходе от оппозиции и был сразу же досрочно освобожден. Впрочем, возможно, что “других военных химиков” у советского правительства в ту пору просто не было.
Из дальнейших показаний Либермана следует, что, несмотря на отречение от оппозиционных взглядов, он и за границей выполнял задание “центра”. Там он пробыл полгода – с августа 1928-го по февраль 1929-го. Он вспоминал на допросе:
Я должен был провезти в Берлин написанную Троцким в Алма-Ате рукопись “Критика проекта программы Коминтерна”. Мне было известно от Валентина, что это было поручение Всесоюзного центра троцкистов. Я должен был перевести рукопись на немецкий язык, напечатать и распространить, получить от распространения рукописи возможно больше денег и перевезти их в Союз для троцкистской работы… Я должен был связаться с бывшим коммунистом Урбансом и Вебером. После долгих трудов эта рукопись была переведена на немецкий язык, напечатана. Я не только не выручил денег от ее издания, но израсходовал еще 200 марок своих собственных денег для того, чтобы ее напечатали… На одном из заседаний правления Ленинбунда [которым руководил Урбанс] я сделал информацию о работе троцкистов в Союзе; поддерживал связи с троцкистом [С. М.] Хариным, работавшим в Парижском Торгпредстве… В Берлине я встречался с известным троцкистом [Е. Б.] Солнцевым, вместе с ним ездил к Веберу и Урбансу для того, чтобы узнать их настроения и дать указания о дальнейшей работе [806] .
806
Там же. Л. 226–227.
Вспоминал Либерман и о своем знакомстве с дочкой советского дипломата Вацлава Воровского, убитого в 1923 году в Швейцарии.
В Берлине я встретился с Ниной Воровской… она замужем, по мужу она Козлова… Она имела явку ко мне… Эту явку ей дала Полина Виноградская, жена [Е. А.] Преображенского. Со слов Нины Воровской я узнал, что Полина Виноградская ведает заграничными делами троцкистов… [Воровская] привезла ряд троцкистских документов с поручением их отпечатать и распространить. Кроме того, она передала мне поручение остаться совсем за границей… для того, чтобы продолжать троцкистскую работу в Берлине… Помимо меня Нина Воровская была связана еще с кем-то, с кем именно, я не знаю, во всяком случае, из русских троцкистов. Она находилась под покровительством советника Полпредства в Берлине [С. И.] Бродовского. Нина мне рассказала, что когда Бродовский ездит из Берлина в Москву, то она просит его передать своей матери черный кофе и что в этот черный кофе она кладет разные троцкистские материалы [807] .
807
Там же. Л. 227–228.