Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Вполне вероятно, то же самое Либерман рассказал осенью 1929 года после возвращения в СССР на допросе в ленинградском ОГПУ (о котором речь позже). Как вспоминал Троцкий в 1931 году на страницах “Бюллетеня оппозиции”, Нина Воровская в 1929 году лечилась в Германии от туберкулеза, была прооперирована, но прежде, чем [она] успела оправиться, ее срочно вызвали в Москву, через Полпредство. Полуофициально ей объясняли внезапный вызов валютными соображениями. В действительности же власти установили, несомненно, связи Нины с нами и с иностранными оппозиционерами и решили сразу оборвать ее пребывание за границей… В Москве Нина уже скоро начала угасать… [808]
808
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1931. № 19.
Григорий Борисович дал следователям компромат и на А. Г. Шляпникова:
В Берлин приезжал Шляпников, который в то время был членом партии. Шляпников поддерживал связи с Урбансом. Об этом мне рассказывал Урбанс, причем передавал, что Шляпников ему гораздо ближе, чем Троцкий. Шляпников претендовал в тот период на то, чтобы объединить все антипартийные контрреволюционные группировки. Позиция Шляпникова схематически заключается в утверждении: “ЦК уже предал революцию, троцкисты предадут, как только добьются власти, а вот я – Шляпников всегда останусь верным пролетарскому делу” [809] .
809
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 228–229.
Сведения такого рода были важны для чекистов, потому что следить за поведением людишек за границей было непросто, и приходилось довольствоваться донесениями “информаторов”, которые были не столь многочисленны, как в Союзе.
Между тем заграничная командировка Либермана подошла к концу. Если верить его показаниям, он, вернувшись в СССР,
прибыл в Ленинград к себе на квартиру; прекратил всякую связь с троцкистской оппозицией… Правильно будет сказать, что я не искал восстановления связей, я начал отходить от троцкистов, но никакого заявления в партию я не подавал. Это было началом разочарования [810] .
810
Там же. Л. 229.
Разочарование понятно – приверженность троцкизму не приносила никаких ощутимых плодов, да и перспектив у оппозиции не просматривалось. Тем не менее, как показал Либерман, какие-то контакты с троцкистами продолжались:
Вскоре после моего приезда меня посетил Шейн, член ленинградского центра. Пробыл он у меня непродолжительное время и ушел [811] .
И тут же, в феврале 1929 года, был арестован и осужден за “нелегальную троцкистскую деятельность” на три года лишения свободы (в августе 1929 года, как уже говорилось, Шейн подал заявление об отходе от оппозиции и был сразу же досрочно освобожден, а в апреле 1930-го восстановлен в ВКП(б).
811
Там же. Л. 230.
Осенью 1929 г. ко мне пришел троцкист-подпольщик Арнольд [Моисеевич] Гордин и сказал, что со мною хочет повидаться один авторитетный троцкист, прибывший из Москвы. Из разговоров с Гординым я понял, что намечается какая-то тенденция на капитуляцию ленинградской троцкистской группой и что встреча с москвичом стоит в непосредственной связи с этим… Фамилии его я не знаю и до настоящего времени. Встреча состоялась у памятника Суворова. Приехавший дал политическую информацию, сказал, что хотел со мною познакомиться, знал, что я прибыл из-за рубежа, попросил у меня сто рублей для троцкистской работы. Эти деньги я дал человеку, пришедшему от него ко мне на квартиру с паролем… Впоследствии я узнал, что [московский уполномоченный] является секретарем или управляющим делами ленинградского комитета по делам изобретений в период, когда во главе комитета стоял [Д. А.] Трилиссер. Это было в начале 1930 г., я пришел в комитет по одному своему изобретению, сделал вид, что его не узнал, он поступил так же. Фамилию этого лица я сейчас не могу вспомнить [812] .
812
Там же. Л. 231, 233.
Фамилию таинственного “уполномоченного”, “авторитетного
813
Тиетта, 2011, № 1 (15), с. 61–67 (http://kolanord.ru/html_public/periodika/Tietta/Tietta_2011_N1/).
Побеседовав у памятника Суворову с Ахматовым, который, несомненно, разделял в то время разочарование Григория Борисовича в троцкизме, Либерман тут же подал заявление о восстановлении в партии. Правда, этому, скорее всего, предшествовал вызов в ОГПУ, где 12 сентября 1929 года пришлось подробно, под стенограмму, рассказывать помощнику начальника Секретно-оперативного управления ПП ОГПУ Ленобласти С. Г. Жупахину о фракционной деятельности – своей собственной и своих знакомых. Стенограмма допроса была передана в партийные организации, и те, ознакомившись, решили, что Либермана можно принять обратно. В апреле 1930 года, как уже говорилось, Григорий Борисович был восстановлен в правах члена ВКП(б).
Названные в показаниях Либермана троцкисты Яковин, Шейн, Харин, Солнцев, Бродовский, Гордин и Ахматов были впоследствии арестованы органами и, за одним исключением, физически уничтожены (Елизар Солнцев и Михаил Ахматов, по имеющимся данным, скончались в тюрьме, Арнольд Гордин пережил Большой террор, а остальные четверо были приговорены к расстрелу).
Назвал Либерман и множество других людей, с которыми сталкивался по работе в “троцкистском подполье”. Компромат нашелся и на Ю. Л. Пятакова:
В ноябре-декабре 1928 г. Харин мне сказал, что хотя Пятаков отошел от троцкистов, подал заявление о разрыве с троцкизмом, все же он продолжает сохранять симпатии к Троцкому, что он, Харин, слышал от Пятакова восторженные отзывы о Троцком. В ряде других высказываний Пятаков также положительно отзывался о Троцком. О Пятакове Харин мне рассказывал еще следующее, что Троцкий сказал Пятакову, получившему одно время назначение в Австралию для заготовки шерсти: “Вы едете заготавливать шерсть, будете там стричь баранов, так подстригите их и для нас”. Харин пояснил, что это было предложение подработать деньги для троцкистской организации [814] .
814
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 234.
И даже на Лидию Сейфуллину и Сергея Эйзенштейна:
От Яковина я знал, что троцкистам оказывает значительную материальную помощь писательница Сейфуллина. От него же я слышал, что кинорежиссер Эйзенштейн также оказывает материальную помощь троцкистам [815] .
Но вместо того, чтобы поблагодарить Либермана, чекисты проявили черную неблагодарность и обвинили Григория Борисовича в двурушничестве и обмане партии, ссылаясь на то, что он в 1929 году скрыл от ОГПУ известные ему факты троцкистской деятельности. После этого они предъявили ему изъятую при обыске записную книжку, в которой были записаны фамилии Михаила Чернявского и Карпа Гвоздикова. Но Либерман отказался оговаривать коллег и заявил, что ничего компрометирующего их перед партией и советской властью ему не известно. Следователи попробовали нажать на подследственного, но Либерман не дрогнул. На том и закончился допрос, который ровным счетом ничего не дал следствию в плане разоблачения “кремлевских террористов”. Больше Либермана не допрашивали, а по итогам “кремлевского дела” ОСО вынесло Григорию Борисовичу приговор к пяти годам заключения в лагерь. В июне 1936 года в отношении него завели новое дело и в декабре приговорили уже к десяти годам ИТЛ. В конце мая 1940-го последовал третий приговор – к пятнадцати годам. Но, по имеющимся данным, Г. Либерман отбывал срок в “шарашке”, поэтому смог все-таки на несколько лет пережить Сталина и добиться реабилитации в 1957 году.
815
Там же.