Анатомия обмана

Белых Любовь

Ревность к матери? Так и для этого она что-то припозднилась. Зверева в браке с отчимом Ани больше шести лет. Неужели бы не вырвалась наружу эта ревность за все предшествующие года?

Сомнительные мотивы.

– Кхм… – кашлянув в кулак, я перевожу на отца требовательный взгляд. – Почему ты и Прохоров вообще пытаетесь найти Анины мотивы? Не Зверева, а Анины. Что происходит?

– Я? – изумляется. – Я вообще ничего не ищу. Рассуждал вслух. Мне это помогает. Слуховая память и восприятие такое. То, что слышу твёрже того, что я вижу.

***

Она

не понимает. По-прежнему не понимает. Не помнит ничего, что он творил годами.

Как спасать маму, свою семью, если самый близкий человек в неадеквате? Я столько всего уже рассказала усатому при матери, а она ни на миг не засомневалась, ничего не поняла, ни о чём не догадалась.

Мне чертовски больно и обидно, но ничего из этих чувств не должно просочиться наружу.

Злит меня следователь? Умышленно выводит из себя? Просто издевается? Ну и пожалуйста! Злиться и огрызаться я имею право – это нормально, учитывая сложившиеся обстоятельства.

Обеспечивал меня отчим. Ага. Воспитанием он моим занимался. Смешно, не могу, дайте поржать хоть спокойно, а не это всё. Мать моя утверждает, понимаешь ли. Шикарно. Мало того что она сидит, хлопает заплаканными глазами и ничего, НИЧЕГО не понимает и не слышит, не хочет думать, она ещё и врёт!

Взрываюсь в одно мгновение:

– Виталий Евгеньевич, а вы от стула жопу открываете? Всегда здесь сидите и записываете то, что вам говорят все, кто к вам приходит?! – усы следователя пришли в движение. У нормальных людей вверх ползут брови, а у него – усы. – Кто меня обеспечивал? Я ушла из школы с девятого класса, получив аттестат. Сразу же устроилась работать в кафе, где и работаю по сей день! С тех пор и до этого самого дня я обеспечиваю себя сама! Воспитание? Вам мало ваших бумажек с освидетельствованием его воспитаний? Так давайте, тащите несколько пачек бумаги, я тоже вам расскажу массу всего интересного! А лучше сразу ноутбук! У вас же нормальный райотдел? Или до сих пор всё от руки и на тяп-ляп фиксируете?!

– Анечка, но ведь ты же сама так захотела. – то ли оправдывается, то ли продолжает защищать этого урода мать. – Ты ведь и шла туда на летнюю подработку.

Я шла! Да, я шла в кафе подработать на лето, чтоб у меня были деньги. Хоть какие-то. Хоть на что-то, за что не придётся отчитываться ни мне, ни матери. И осталась я в кафе работать, потому что поняла, что могу эти деньги зарабатывать, а тянуть мою учёбу просто никому не упёрлось.

Конечно, я мечтала, что поступлю в какой-то колледж подальше отсюда и смогу так же работать и не загибаться, но… Уехать оказалось не так просто. Не просто корни – удавка на шее.

– Мама, я так тебя люблю! Так люблю тебя, мама! Но ты этого не понимаешь! Даже сейчас не понимаешь! – очередная попытка, подсказать матери верное направление, вырывается наружу.

В допросной становится тихо. Виталий Евгеньевич чешет свои усы, мама с настороженностью смотрит на меня, а я не могу заставить себя занять прежнее место.

– Но я тебя тоже очень люблю,

Анечка… – мать подаёт голос, медленно поднимаясь на ноги.

Я не спешу бросаться в её объятия, хоть и какая-то неведомая сила меня в них толкает.

– И его, да? – хрипло отзываюсь я, отступив на шаг назад.

– Конечно. – растерянно выдыхает она. – Это просто какое-то недоразумение. Мы же одна семья…

Не раскисаю. Не позволяю себе перейти на крик снова. Сжимаю руку в кулак и тихо произношу:

– Это так трогательно, мама. – усмехаюсь. – Пусть пьёт, бьёт, а ты его будешь любить больше меня. Он оценит. Уверена. – шумно сглатываю, повернувшись к следователю, и чётко задаю вопрос: – Виталий Евгеньевич, а мою мать можно тоже на какое-то психическое освидетельствование отправить? Или обязать к часам с психологом? Мне кажется, она больна, как раз по этой части.

Перевожу взгляд на ту, что с каждым годом всё больше становилась матерью и всё меньше мамой, и замолкаю.

Сосредоточенное и привлекательное лицо застыло передо мной. Безумный взгляд сканирует меня от кончиков волос до носков моих кроссовок. Она хмурится. Приоткрывает губы, но сказать не решается.

Вот она – эта магия родственных уз, что отчётливо мной наблюдалась в семье Лядовых. Я без слов понимаю, что процесс пошёл – она начинает догадываться, зачем я превращаю наши жизни в ад.

– Есть что-то ещё? Я хочу уйти. – опускаю глаза в пол и разжимаю кулак.

Понемногу успокаиваюсь.

Боюсь торопиться с выводами, но, кажется, этот раунд за мной. Если мама хоть на мгновение засомневалась, я уже победила, какой бы ни был конечный счёт. Толчок я дала, остальное за ней. Не хочу быть зверем, не хочу уподобляться ему. Мама должна сама всё понять и сделать выбор. САМА. Я не стану давить и постоянно оставлять подсказки.

– Аня, подожди. – мать отмирает. – Как же ты? Где ты…

– Со мной всё хорошо.

– Я не знала, что тебе нужно… принесла кое-что из вещей. Они у следователя в кабинете…

Мне вещи?

Не знаю, как на это реагировать.

Это всё? Мать уже всё решила? Я пошла на хрен из дома? С глаз долой, из сердца вон? Или как? Забота? А не лучше ли было её проявить, встав на защиту своего ребёнка, а не этого урода?

– Спасибо. Ты очень любезна. – всё, на что меня хватает.

– В принципе, мы закончили. – подаёт голос усатый. – Идёмте. Я верну вам ваши личные вещи, денежные средства и заберёте баулы из моего кабинета.

Прохоров встаёт из-за стола, забывая на нём бледно-голубую папку. Сверхважную и такую необходимую, за которой он выходил из допросной, оставив меня наедине с той, что в прошлую нашу встречу отлупила меня. Ага, такую необходимую, что он ни разу в неё не заглянул. Уловка, которую я разгадала лишь позже.

Теперь я точно уверена, что мне не верит не только усатый, но и кто-то из Лядовых.

…или же мне не верит вообще никто.

Глава 7