Анатомия обмана
Шрифт:
– Почему я должна не прислушаться к вашему совету? – искренне изумляюсь я.
Стараюсь не выказывать беспокойства, но тело подводит. Ладони и лоб мигом становятся мокрыми. Злюсь сама на себя, не сводя взгляда с человека, принёсшего непонятные вести.
– В общем, там твоя мама одумалась. Ради тебя или Миланки, для дела неважно. Но это шанс. Хороший шанс заручиться её поддержкой и открыть ей глаза на того, с кем она продолжает жить. Если она присоединится к твоим показаниям, Анют… – полковник говорит что-то ещё, а я его не слышу. В ушах вновь
Это же… это же мама.
– И что вы хотите? – не слыша ничего вокруг, я спрашиваю о самом главном. Старательно контролирую тембр голоса, чтоб в него не пробрались тревожные нотки и отголоски намечающейся паники.
– У Прохорова остались некоторые вопросы. Тяжёлые вопросы, Анют. – вздыхает Николай Петрович, кося растерянным взглядом в сторону плиты.
Картошка! Да чтоб меня!
Снимаю с огня сковородку. Ставлю её на другую конфорку. Откладываю в сторону деревянную лопаточку, а сама наблюдаю за мужчинами в отражении рядом стоящей кастрюли. Макс подаёт отцу какие-то знаки, которые я не могу разгадать. Отец отвечает ему небрежным взмахом руки.
Всё-таки гаденько немного. Не ожидала, что за моей спиной, как в буквальном, так и в переносном смысле, будут переговариваться или даже договариваться о чём-то.
– Вы предлагаете на допрос позвать мать? – дрогнувшим голосом интересуюсь я, медленно оборачиваясь. – Или пригласить их всех сюда?
– Сюда не стоит. – протестует любовь всей моей жизни. – Никто пока не знает, где ты. Пусть на какое-то время это так и остаётся.
– Да. Возможно, именно поэтому твоя мама бьёт тревогу. Где ты и что с тобой… Ей же ничего не известно.
Сжимаю здоровую руку в кулак и заставляю себя терпеть до последнего.
– Моя мать бьёт не только тревогу. – ехидно усмехаюсь, медленно расслабляя руку. Приятное покалывание в пальцах от ушедшего онемения остужает пыл. – Вы можете мне гарантировать, что не повторится ничего из того, что уже было? Причём тоже на допросе вроде как и при том же следователе?
– Боже, – выдыхает Максим, – Что у тебя дома происходило? Давай и на неё напишем заявление? Она мигом заткнётся!
Любовь к матери всё ещё жива. Я ощущаю её по волне негодования и злости, расплескавшейся внутри меня после слов младшего Лядова.
– Выбирай выражения! Ты говоришь о моей матери!
Мужчины переглядываются. Обмениваются вопросительными взглядами.
– Анют, мы тебя услышали. – примирительно произносит Николай Петрович.
Мужчина поднимает руки, будто признаёт поражение, и шагает к столу.
– Присаживайся. Сейчас будем пробовать твою картошечку, пока я пол слюной не закапал. – продолжает болтать полковник, обходя кухонный стол и выдвинутый стул.
– Услышали. – отчаянно киваю, вновь сжимая кулак. – Услышали, но не поняли. Я поеду. Пусть будет мать. Пусть будет хоть всё семейство Зверевых. Я поеду. На самом деле поеду. Если это поможет ускорить весь этот процесс и на этом настаиваете вы, Николай Петрович, то я обязательно поеду. Очень хочется, если ни определённости,
Мужчины снова переглядываются, а я не сдерживаюсь и закатываю глаза. Должно быть, это что-то из области фантастики – семейных уз и зова крови. Мне кажется, они общаются этими взглядами. Ментально как-то.
– Но картошку вы попробуете, – командным тоном произношу я, кивая в сторону Макса, – А Макс пока посуду помоет.
…поразительно, но двое полицейских меня послушались и уже через десять минут мы на машине Николай Петровича выезжали на трассу, ведущую в город.
– Прости, Ань, мы не подумали об одежде. – кося на мою толстовку, Макс рвано выдыхает, глядя на пятна крови.
Это сейчас такие мелочи. Что мне сейчас до пришедшего в негодность спортивного костюма, если вся моя жизнь пришла в негодность?
– Николай Петрович, – не хочу завязывать разговор с Максимом, переключаюсь на его отца, – Ну, как картошка?
– А не обидишься?
Пожимаю плечами. Я, вообще-то, старалась, но обижаться, скорее всего, не стану. Под конец готовки я её чуть не спалила.
– Я ещё попробую. – уверенно отзываюсь я, вызвав смех своего собеседника.
– Целеустремлённая, значит?
– Скорее уж упорная.
Вновь оказываюсь наедине со своими мыслями. Я знала, что без этого раунда, моя игра не будет окончена никогда, но, признаться, я не уверена, что готова к нему сейчас.
Не верю, что мать так быстро одумалась. Не верю, что она вообще на это способна. Я ужасный человек. Просто отвратительный. Не верить самому близкому и дорогому человеку, который только может быть – дно дна.
Наверное, я задремала или ушла слишком глубоко в себя, потому что из какой-то параллельной реальности меня вывел хлопок дверей.
Приехали.
Макс помогает мне выбраться из машины. Только вот я не вижу в упор торца здания. Мы остановились у каких-то мусорных баков и рядом с тёмной, с облупившейся краской, дверью двухэтажного здания.
Пока иду, считаю окна и прикидываю направление. Очень быстро прихожу к выводу, что это что-то вроде запасного входа в тот же райотдел.
Не ошибаюсь. Меня ведут хоть и незнакомыми коридорами, но в той же стилистике и цветовой гамме, что и виденные мной коридоры с центрального входа.
– Мы будем рядом, Анют. – только сейчас я чувствую самый чистейший ужас.
Наивная и глупая, я отчего-то решила, что они будут со мной. Рядом. Не за стеной или стеклом, а именно рядом.
Распахнувшаяся сбоку дверь не даёт мне поддаться панике и вырваться наружу мольбам об участии хотя бы одного из Лядовых.
Как я вообще могла всё это затеять, думая, что хоть с чем-то в состоянии справиться самостоятельно? Да мне страшно до одури!
– Входи, Поплавская.
Ненавистный мной Прохоров выглядывает из-за полуоткрытой двери.