Анчутка
Шрифт:
— Его половцы убили!
— Нет! Ты убил его от того, что ведал он тайны твои! Знал он, что ты купцов да делянки грабишь, а всё на степняков валишь. Думаешь, я не знаю, кто убил Позвизда?! Я сам видел, как ты мечом рубанул его сына, я видел как ты перерезал Позвизду горло, а потом ты! сидел и наблюдал, как половец отнял его голову и руку, положил в ларец и преспокойно ушёл. Да к тому же и братался с ним, — процедил Извор, притянувшись перекошенным лицом к отцу, в глазах которого лишь на толику времени мелькнуло смятение. —
Военег массой отбросил сына от себя и, в два маха выбив меч из его рук, с силой толкнул того ударом навершия своего меча, украшенного рубинами, в грудь. Извор упал навзничь. Поднимаясь на локтях, он бездейственно наблюдал за остриём отцовского клинка, которое с молниеносной скоростью смертоносной точкой приближалось к нему в колющем ударе. Задержал дыхание. Судорожно сглотнул, едва коснувшись кадыком острия, остановившегося возле его шеи.
— Я ждал этого разговора давно, — протянул Военег голосом. — И я тоже видел тебя тогда. Лишь от того, что ты мой сын, я оставил тебя в живых, — Военег давил на того каждым свои словом. — Тебя ведь всё устраивало раньше, с чего вдруг сейчас заговорил о этом?
— Зачем ты убил мою невесту? — голос дрогнул. — Зачем ты убил Любаву?
С каменным лицом, не тронутым даже тенью замешательства, Военег отвёл свой меч в сторону.
— Любава, жива, вон в своей одрицкой, косу плетёт, — кивнул в сторону терема и развернулся к сыну спиной, утирая рукавом пот со лба, направляясь в глубину двора. — Позвизд с незаконным сыном своим погиб, — небрежно бросил через плечо.
— Да, отец — как ты кривишь, я никогда не научусь, — гнев закипал в Изворе, побеждая трусость, детскую, неподдельную неосознанную трусость.
Она до селе позволяла Извору лишь парировать, так же как и в поединке, не давая гневу прорваться, и тот лишь свербил в груди, как гнойный нарыв, изредка выходя наружу в виде едких замечаний. А сейчас что? Что случилось? Он вспомнил глаза отца, который следил за избиением конокрадки. Всё бы ничего, только взгляд сверкал, излучая наслаждение. Всё бы ничего, но этот восхищённый взгляд был в его глазах, когда он убил Позвизда…
— У Позвизда ведь не было сына? — Извор решился высказать подозрения, закравшиеся в его разум после встречи с ведуном.
Военег остановился, а Извор продолжал. Он не был до конца уверен в том о чём спрашивал, но мысли душащие его выплеснулись наружу.
— Долго ты будешь кривить, а? Или ты хочешь, чтоб я сам открыл всю правду? — продолжал Извор ударяясь своими словами о спину отца. — Я ведь теперь не остановлюсь ни перед чем, сам всё разузнаю.
В несколько широких шагов Военег настиг Извора, понудившегося подняться и, собрав в кулак его ворот, подтянул к себе, труханув как щенка.
— Уймись, — сквозь сомкнутые зубы рыкнул, нависнув над сыном.
— Нет, мне давно уже надоело быть сторонним, отец.
— Узнал всё же? — выдержав паузу признал Военег, видя что нет смысла уворачиваться дальше.
— И кто эта, которую выдаёшь за дочь Позвизда?
— Любава — твоя кровная сестра, — эти слова сразили Извора крепче рубящего удара. — Я не знал о ней, пока в Курск с Олегом не приехал. Я до переяславльской службы, у Ярослава, князя киевского, сотским был. Он мне поручил обозы с оружием сопроводить до Киева. Там и впервые Неждану увидел. Отец её, кузнец Злат, немного задерживался. Я из-за этого на несколько недель здесь осел. Вот и нашёл себе развлечение…
5. Сестрица
Курск. Двадесять (20) лет назад.
— Ох, Военежка, как сладостны мне твои лобзания, — протомила пышногрудая девица, выпроставшись из широких лап молодого киевского дружинника. — Но верно в последний раз мы с тобой видимся — отец последний меч выковал, последнее кольцо согнул на доспехе, всю кольчугу лично перепроверил, и перьев для копий да болты с преизлишком положил — получишь своё, уедешь в Киев и забудешь как звать, — подхватила плетёнку, скудно заполненную сыроежками, и дразняще завихляла бёдрами, отступая от рослого мужчины, стягивающего с себя шёлковую сорочицу.
— Неждана, постой… — Военег истомно продрожал в порыве страстного возбуждения и швырнул от себя смятый ком.
От торопливости его движения были неверными и резкими, от горячности свело скулы и он, лихорадочно цепляясь за выскользнувший из его лап край длинной рубахи Нежданы, с вышитыми по подолу красной шёлковой нитью узорами, лишь безрезультатно хватался руками за воздух в попытках словить девицу.
— Подожди маленько, — не смог нагнать, запутавшись в косах берёзовых ветвей, сплошь усыпанных длинными, рыхлыми серёжками.
Только девица опять увильнула игриво в сторону, крутанувшись перед полянином, задев того своей долгой косой, и спряталась за стройной берёзой. Лишне не стала томить дружинника любострастным разжжением — позволила схватить себя и прижать спиной к белоснежному стволу.
— Я лишь отвезу в Киев обоз. Князь верно оценит, что Злат, отец твой, заготовил — качество наилучшее, да по такой низкой цене, что даже мне навар остался, — выдернул корзину из рук девицы и отшвырнул ту в сторону, разбросав багряные и лиловые грибы с белоснежными ножками на густом ковре жёлтых лютиков.