Анчутка
Шрифт:
— Пара осталась, да ещё ощипать нужно.
Мирослав, без лишних слов, схватил первую попавшуюся пеструху, что поверженной в куче валялась. А она, глупая, кудахтала и билась, но это никак не могло смягчить её участи — вывернув куре крылья, боярин положил её на изрубленную колоду подле вбитого в него головы топора и, схватив тот за длинное топорище, одним махом, отсёк хохлатую бошку.
Сорока была холодна. Не повела даже бровью. Даже когда пернатая тушка упала возле неё, и когда, россыпью алых капель по подолу окропило её новую,
Солнце неумолимо поднималось ввысь. Оно согревало собой пеструх, ждущих своего смертного часа, Сороку, которая с неистовством драла перья, чёрный люд работающий на полях, Храбра, который бросил перевязь зайцев возле входа в землянку.
— Ты всё же нашёл нас, — на протяжный скрип двери Креслав лишь повёл глазами в её сторону.
— Сорока, говорила, что ты оставил метки для меня — я их так и не обнаружил, но мне они и не нужны — ты отлично знаешь, что я отменный следопыт, — едким прищуром Храбр вонзился в спину ведуна, сидящего возле потухшей каменки, — наставник.
Креслав тщательно перетирал что-то в ступке, не спеша поприветствовать пришлого.
— Не рад? — входя в землянку, Храбр немного пригнулся, чтоб не удариться головой о низкую притолоку. — Отчего же не бежал, как и прежде — ты ведь давно понял, что я иду к тебе?
— Я должен закончить здесь одно дело, — пест в его руках замер на долю времени, а взгляд устремился в пустоту, как бывает, когда о чём-то вспоминаешь.
— Как рана? — холодно спросил, вовсе не интересуясь самочувствием одноглазого ведуна. Этот вопрос больше походил на свидетельство его осведомлённости.
— Затягивается, — не оборачиваясь на пришлого, задребезжал надорванными связками Креслав, продолжая своё занятие с большим усердием, чем прежде, явно пытаясь побороть волнение от ощущения приблизившегося к нему Храбра.
— Сегодня можешь ловушки не проверять— зайцев я заберу с собой— семь из десятка — ты всегда ставил отменные силки.
— Их была дюжина, — Креслав всё же выдал своё беспокойство, выронив из трясущихся рук ступку.
— Пару сняли волки, — Храбр выдержал паузу, наблюдая как ведун встал. Тот, не смея поднять глаза, в лёгком поклоне проявил учтивость, хоть и запоздалую.
Отрок, не обращая на того внимания, с наглым надмением в холодном взгляде, оценил внутреннее убранство землянки, провёл мозолистой рукой по шершавым, бревенчатым стенам, на которых висели травы связанные веничками, на верёвках, подобно бусам, сушились корешки, грибы, в связках на крючках — мухоморы и даже бледные поганки. Возле каменки, облокотившись к стене, стоял его посох с козьей черепушкой, пара горшков и кувшинов, а жутко грязная медвежья шкура свисала с нар, одним краем застилая земляной пол.
— И ты позволил Сороке жить в таких условиях? — отряхнул ладони,
— Он нужен мне был, — сделал шаг назад от приблизившегося к нему пришлого, явно испытывая к тому недоверие.
— А ты хитёр, — ненавистью и превосходством было пропитано каждое слово Храбра. — Сам бегал меня, а ей говорил, что ищешь. Хотя, признаться, я в последний черёд подумал бы искать вас здесь. Даже в Елец ходил, к твоим братьям наведался, — Креслав от тех слов встрепенулся, а Храбр дальше шипел. — Волнуешься? Будь покоен — не тронул их. А тебе передали: чтоб ты, сучий потрох, сдох поскорее. — Креслав облегчённо вздохнул. — Неужели и вправду думал, что мог спрятать её?
— Я знал, что ты найдёшь нас по-любому, — спокойно отвечал ведун, не выказывая страха, но озноб пробираемый его до основания костей говорил о обратном, — поэтому и путал тебя, надеясь что это случится ещё не скоро, а ей врал, что ищем тебя здесь, иначе бы и не пошла сюда.
— Знаешь, почему ты ещё жив? — прошипел Храбр, надавив пальцем на рану скрытую под рубахой. Креслав сдержанно крухнул. — Лишь от того, что Сорока к тебе сильно привязалась — не хочу, чтоб она расстраивалась по пустякам.
— Прости, что предал тебя, — выдавил из себя ведун.
— Простить? — взгляд Храбра был невозмутимым, а пальцы впивались глубже. — Я не прощаю тем, кто забрал у меня то, что принадлежит мне! Зачем забрал у меня Сороку?
— Я хочу вернуть ей её имя, — Креслав осмелился посмотреть единым глазом на молодого воина.
— Ты скрывал от меня правду, — Храбр с усилием нажал на раненный бок, а Креслав, пытаясь сдержать стон, затрясся от боли. — Ты обманул Кыдана. Ты столько лет лгал ему…
— Да. Но я ошибся, я не хотел обманывать…
— Мне нестерпимо тяжело осознавать, что хозяин перстня жив, но и отрадой переполнено сердце, что отец Сороки невиновен, — рудистостью окрасилась рубаха Креслава и из вновь открывшейся раны на боку засочилась кровь. Она широкой полосой стекала по бедру, впитываясь в онучи.
— Всё это время я не переставал искать хозяина перстня, — сквозь боль оправдывался ведун, — чтобы наконец исполнить свою клятву данную Тулай.
— Не смей называть её по имени, — рыкнул Храбр.
— Я должен совершить возмездие и вернуть всё на свои места, тогда я вернусь к Кыдану, чтоб получить от него наказание.
— Ненавижу вас, проклятые урусы, — перешёл на половецкий, не имея желания более пачкать свой язык славой. — Из-за вас я столько страдал, из-за вас я лишился материнской ласки…
— Но ты… — застонал от боли, чувствуя пальцы Храбра под своей кожей.
— Если бы я знал, какая часть во мне не кыпчакская, я отсёк бы её и бросил степным воронам на растерзание, — прервал тот, глубже и глубже проникая в разрыв на теле ведуна. — Я заберу Сороку с собой…