Анчутка
Шрифт:
— Я осторожно, — заглянул за шиворот и просунул руку под её рубаху, нежно промакивая пасконкой сукровицу с оторванных ран.
— Зачем…
— Меньше знаешь, лучше спишь, — оборвал девицу на полуслове и потянулся за мёдом.
Взяв плошку правой рукой, он немного хрипло крякнул, и не удержав выронил её, когда тонкие пальцы Сороки дёрнули за рукав. Мёд густой жижей растёкся, обволакивая собой каждую былиночку. Сожалительно поглядывая на утекающий под соломенную подстилку вязкую жижу, ещё ощущая её терпкую сладость на своих губах, Сорока перевела подозрительный взгляд на руку Храбра.
— Это ты хотел их убить? — она пристально изучала синюшность
Забыв о своей боли, девица с беспокойством накинулась на того и, заелозив липкими руками, нащупала на его талии узел на тонком пояске, сама наверное забыв, что малец уже возрос, достигнув мужской зрелости. Храбр извивался, кряхтел, не даваясь сумасбродной девице. Лишь от неожиданой напористости Сороки, давясь от смеха, он повалился навзничь, пытаясь схватить её руки, сам весь вымазавшись в меду.
— И с чего ты взяла, что я хотел убить этого наместничьего сынка? — задержал её, откровенно любуясь застывшей над ним девицей. Этот лик вовсе не изменился — он как и прежде волновал, только теперь намного сильнее, взбудоражив глубины не только сознания, но и естества.
— На убийце был шелом похожий на твой. Я сначала не хотела верить, что это мог быть ты, когда увидела в степи… Этот Извор триклятый ударил тебя в бок, — несвязно та выдала всё сразу.
Слегка ухмыльнувшись, Храбр расслабил хват на запястьях Сороки и позволил ей чуть ли ни с головой залезть к себе под рубаху. Она принялась ощупывать его твердый живот и с удивлением заключила, выглядывая из под неё:
— Ты не ранен?! — больше походило на вопрос.
— Ранен?! Ещё не родился тот человек, который сможет обогнать мой меч.
— Но…тогда это не ты был возле реки? — Сорока препиналась. — Но твоя рука? Я сама бросила гасило, чтоб остановить булаву.
— И попала?
— Попала! — возмутилась та, уловив недоверчивость в его голосе. — Ты бы видел, как его конь сигал, когда потерял своего всадника! — похвалялась Сорока, своим поведением явно забавляя Храбра.
— Я немного повредил её два дня назад — заарканил дикую козу, а она дёрнула, — уняв свой тихий смех, тот решил всё объяснить, а потом вздохнул, жалея пролитый мёд. — Ты не представляешь чего мне стоило мёда выпросить у этой скряги, стряпчего — я его выменил на зайцев. Мёда уже нет, а долг остался — в лес пойду, как только с тобой закончу.
— Неравный обмен, — сожалительно отметила Сорока, облизывая с губ остатки сладости.
Храбр оживлённо подтянулся к Сороке и почти в плотную приблизился к её лицу, озорно заглядывая в него:
— Ты говоришь, тот половец ранен? — та угукнула в ответ и часто заморгала. — Вот так-так…и ты бы позволила мне погибнуть? Вот так бросила меня в степи одного? — ёрничал тот.
— Дядька видел, как половцы ушли в степь, живые все, — винилась Сорока, пряча своё сожаление за наглыми отговорками. — Он сказал, что знаки оставил в лесу, по которым ты смог бы нас найти, если это действительно был ты, — желала обелиться. — И мне никогда не нравилось то, чем ты промышляляешь…
— Я лишь живу так, как меня научили, — грубо отсёк. — И знаешь ведь, что не по своей воле, — вроде как оправдался.
— Ты тогда исчез, а мы ждали тебя в том месте, где вы с Креславом договорился встретиться, потом в Переяславле искали, в Киеве были, Креслав даже в степь ходил, думал, что ты к Кыдану вернулся. Я уже не знала, что и думать, даже мысли были, что ты… — Сорока запнулась, вспоминая как оплакивала его длинными ночами. — Почему бросил нас? — выпалила упрёк.
Храбр
— Больше не брошу, — слегка тронул её перепачканный в разнотравной жиже нос. Сняв с него вязкую каплю мёда пальцем, Храбр присосался к нему и улыбнулся чётко очерченными, будто изогнутый охотничий лук, губами. — Я скоро получу свободу и не оставлю тебя впредь. Хочешь, поклянусь на крови? — шепотливо воскликнул, боясь быть услышанным со двора, и понудился достать засопожный нож, видя недоверчивый взгляд Сороки и надутые губки, ставшие за время их разлуки намного притягательнее.
Залюбовавшись ими, даже почувствовал лёгкое желание прикоснуться, ощутить их мягкость, и его указательный палец, который мгновение назад был у его рта, лёг поперёк её соблазнительных губ, но от чего-то грубо, а глаза настороженно округлились.
— Оставь свою кровь при себе, — недовольно процедила она через сомкнутые губы, не принимая такого панибратского отношения, замахала липкими руками, желая отбиться от того, и замолчала, как только осознала, что их кто-то подслушивает, да и понять это было не сложно по напряжённому выражению лица Храбра, который, заслышав за дверью чьё-то дыхание, пытался той хоть как-то на это намекнуть.
Хотя за дверью никого не оказалось, Храбра не оставляло едкое понимание того, что ему не почудилось и точно кто-то ошивался под дверями, подслушивая их. Недолго внимая ночным звукам, которыми эта ночь была весьма насыщенна, отрок скрылся вновь на сеновале, не заметив или только сделав вид, что не увидел густую тень за клетью. Тень немного постояла и колыхнувшись ушла прочь так же тихо, как и пришла. Подойдя к хоромам, тень принадлежащая рослому боярину вынырнула во двор перед красным крыльцом. Поставив корзину, в которой лежало немного снеди и повязки пропитанные целебными мазями, на лавку, край которой он недовольно двинул мыском своего сапога, плюхнулся на неё.
— И с чего я так сжалился над ней — неотёсанная, грубая, что чурка. А её речь настолько грязная, что уши будто в гное (гниль) вымазали, как её послушаешь! Ещё в добавок волочайка (гулящая) — с Храбром вид делали, что первый раз видятся, а теперь кувыркаются. Бессоромны!
— Это я ему приказал, чтоб он к ней пошёл, проведать, — донёсся голос Мира с другого края лавки, потерявшегося в темноте от нависшей над ним стены повалуши (хоромная башня, где устраивали пиры, приёмы).
— Что?! — от неожиданности Извор шарахнулся в сторону, словно конь испугавшийся своей тени, но не не показывая вида образился невозмутимостью, приукрасил то наигранным гневом, а верно и испытывая на брата небольшую толику обиды — что конокрад девицей был, не сказал, да ещё и позаботился о той в тихомолку. — И давно ты знал, что они знакомы? — Извор торкнул пальцем в сторону дальней деревянной посторойки, наконец, высмотрев в темноте своего брата.
— Мне Храбр всё рассказал. Они с Сорокой с детства были вместе, как брат с сестрой. А сразу не признались, чтоб разговоров лишних не было, они в рабстве привыкли всё скрывать от посторонних глаз. Они от Кыдана вместе бежали три лета назад, а потом потеряли друг друга под Переяславлем. Он сюда сегодня лишь пришёл, услышал про ведуна возле колодца, тоже испросить хотел, а там убийцы, ну а дальше сам знаешь.
— Не верю! Одна шайка — ведун, конокрадка и Храбр этот.
— Вот и испытаем, как в разъезд пойдём. Если все пути знает, то в миг сможет отыскать тех, кто пушнину взял.