Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
природы пуповиной взаимопользования. Режиссер подчеркивает, что село в «Сибириаде» —
«архетип всей жизни». «Вырывание из села, насильственное или добровольное, есть вымывание
из жизни, прямой путь к смерти».
Афанасий Устюжанин слышит, как жалуется тайга на «беззаконную» дорогу, которую он,
человек, торит «на звезду». Но если Афанасий в состоянии внять жалобам родной природы,
поскольку еще не оторвался от нее вполне, то его отпрыску Кольше это уже не
него сосны не «сестрички», а просто — глухое и немое дерево. Тем более зыбка связь
следующего потомка Устюжаниных, Алексея, с Еланской землей. Поэтому весь фильм и
пронизан тревогой, порожденной осознанием неизбежности отрыва человека от материнского
тела природы, а уже поэтому — и родины.
Образы Звезды и Дороги, как поясняет режиссер, определяют существо коллизий фильма:
«Дорога на земле, звезда в небе, падают со стоном деревья, звезда задает дороге направление и
приводит ее на Чертову Гриву, в непролазную топь, к дьяволу. Дорога, которая должна была
увести из этой деревни к жизни, приводит в самую смерть. Герои жаждут вырваться отсюда. Но
убегание ведет к смерти. Те, кто покинул село, погибают».
«Сибириада» всем своим строем, как и позднее «Курочка Ряба», «Дом дураков»,
утверждает консервативную приверженность дому в любых жизненных испытаний. Тревога
неизбежного отрыва от еланской почвы всякий раз подкрепляется обрядовой свадебной
песней-рефреном, сопровождающей уходы героев. Песня, по отечественной традиции, такова,
что в ней явственно звучит и оборотная сторона свадьбы — обряд погребальный.
Соответствующим настроением окрасится и сюжет, потому что погребальный мотив не
найдет в нем существенного опровержения. Похороны девичества и невозможность для невесты
стать супругой — вот одна из черт развития женского образа в картине. Женщина (Настя ли, Тая
ли) так и останется брошенной, выключенной из естественного цикла.
Кто же здесь врачующиеся стороны? Чей брак так и остается незавершенным,
оборачиваясь похоронами? Соломины и Устюжанины. Фильм начинается неразрешимым
противостоянием Соломиных-Устюжаниных. Не только классовым (первые — богатеи, хозяева,
а вторые — голь, мечтатели, так сказать, «Хори» и «Калинычи»), но и природным.
Противостоянием мужского (отцовского) и женского (материнского) начал, обостренным
историческими коллизиями.
Как тут не вспомнить мысли Николая Бердяева о загадочной противоречивости России, в
которой сходятся и равноправно живут два взаимоисключающих начала: «И здесь, как и везде, в
вопросе о свободе и рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности,
сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких
противоречий — в несоединимости мужественного и женственного в русском духе и русском
характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество
— вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной
национальной стихией в России изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается
извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе».
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
142
Род Соломиных — консервативная прочность материнского дома, почвы; стремление
удержать, остановить, в пределе — оставить в самой земле (убийство Спиридоном Соломиным
Николая Устюжанина) разрушительную, увлекающую от ворот Елани энергию Устюжаниных
(«чертова племени»).
Род Устюжаниных — воплощенная энергия отцовского (мужского) социального порыва,
обернувшаяся фанатизмом исполнителей государственной воли, во имя миражного Города
Солнца (тоже ведь — «звезда»).
Революционные порывы окупаются дорогой ценой: насильственным отрывом и
погибелью в чужих краях. Николай Устюжанин, увлекая с собой Анастасию Соломину, образно
говоря, сжигает ее в огне своей революционной страсти. А она ради Николая готова бросить и
дом родимый. В судьбе Анастасии отзывается судьба Аси Клячиной, отдающей себя Степану,
обрекающей тем самым своего ребенка на хроническую безотцовщину. И дитя Насти —
Алексей, человек вне рода и племени, доходит до предела сиротской доли, как и мать, гибнет в
огне.
Режиссер так комментирует формирование родословной и судьбы своего героя: «Мы
пришли к тому, что не сумеем его понять, если не проследим, как он исторически
формировался. Да, он не помнит своего родства, но почему не помнит? Одно стало цепляться за
другое. Чтобы понять, каков рабочий 1970-х, надо понять, кто его родители, отец и мать, их
архетип. Наш герой родился примерно в 45-м, значит, его мать должна была родиться в 20-м.
Стали думать о людях двадцатых. Какие они, каково время, их воспитание. Энтузиазм,
классовая борьба в деревне… Очень типичны были судьбы энтузиастов, потом за свой же
энтузиазм и пострадавших — либо от классового врага, либо от государства. Стали думать
дальше, пришли к тому, что надо понять и характер энтузиаста: откуда он возрос, какие у него