Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
Словом, «о, Русь моя, Жена моя, до боли Нам ясен долгий путь»…
…Когда, в свою очередь, Дом занимают федералы, начинается обстрел и чеченцы
покидают чужие пределы; когда Жанна ничего не может спасти своей полечкой и с нее слетает
ее невестина шляпа, а фанатик охранения психбольницы Али как червь ползает в грязи, — когда
все это происходит, кажется, побеждает трезвость «низкой истины»: никакого общего для всех
людей Дома нет и быть не может.
Кровавый
сама над собой совершает постриг, становясь теперь в прямом смысле Христовой невестой. В
картине происходит еще одно жанровое переключение: из трагедийно-сентиментального
карнавала Любовь дурочки возносится до… (затруднительно отыскать жанровое определение
этого сюжетного поворота!)… евангельских небес.
…Бог является. Это разоблаченный от маски психа Фуко. Он — свободный от
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
212
конфессиональных одежд дурацкий Бог вообще, которым еще недавно, как мячиком, играли
больные люди, швыряя его в коляске от одного к другому. У Кончаловского свой Бог, каким он и
должен быть, наверное, в Доме дураков. Точно так же, как у Булгакова свой Иисус, каким он
должен явиться в язычестве советской Москвы 1930-х годов, не различающей ни Света, ни
Тьмы.
Пройдя хаос вражды, призванная Жанна восходит к богу Фуко и утверждается в своей
миссии. Фуко благословляет ее на спасительный подвиг. Указывая на яблоко, недавно в качестве
прощального дара принесенное Ему девушкой, Он говорит: «Я вижу на этом яблоке народы,
которые любят, враждуют, погибают целыми поколениями. И ты хочешь, чтобы я их съел? Я
могу их только простить. Я и тебя прощаю. Я знаю, что ты есть. Иди».
И девушка идет, прижимая яблоко раздора, яблоко любви — просто яблоко к груди. Идет
туда, где она не понарошку, а на самом деле воссоединится со своим Женихом. И не с
мечтательным «специальным Гостем» Брайаном Адамсом, а с реальным лысым Ахмедом в
будничном застолье Дома дураков.
3
Ничего не изменилось в отношении отечественной критики к производимому
Кончаловским. «Дом дураков» постигла та же участь, что и все предшествующее. И уровень, и
содержание претензий знакомы. Предмет критики не фильм, даже не его создатель как
художник, а некое социально-сословное явление, вызывающее классовую неприязнь.
Я бы выделил критический отзыв Аллы Боссарт, попытка которой быть объективной при
отрицательном отношении к картине дает в результате
отвергаются в Кончаловском как художнике определенной частью отечественных либералов.
Во-первых, «Кончаловский — пришлый доктор», а поэтому, во-вторых, — он «холодный
художник», в том смысле, что это — «холодность гостя и чужого, приглашенного врача».
Поскольку «мир Кончаловского — зыбкий и холодный», то в нем царствует «маска Смерти».
Примерно в том же духе завершает свои рассуждения о «вторичности», «цитатности»
«фальшивого и плохого» фильма «Дом дураков» Г. Ситковецкий: «Невозможно сделать картину
о больных людях, о сошедшем с ума человечестве, обладая безупречным клиническим
здоровьем». Для такой картины Кончаловский, получается, недостаточно «болен»? Иными
словами — слишком благополучен, слишком нормален, а попросту — равнодушен. Это и есть
один из традиционных упреков режиссеру.
Когда говорят о «цитатности» фильма, кивают часто в сторону «Полета над гнездом
кукушки» Формана. Собственно, и сам Кончаловский не отвергает своих «цитатных»
источников. Но как можно, живя на границах культур, не впитывать чужую речь, ставя ее в
контрапункт со своей? В том же смысле «цитатен» и Тарковский, положим. Да любой большой
художник!
А вот Формана Андрей не столько цитирует, сколько полемизирует с ним. Ведь у того
психушка никак не готова стать Домом, как ни старается «демократизировать» ее залетный
герой Джека Николсона. Напротив, ее нужно и можно покинуть — только так ты сохранишь в
себе человечность, как это и делает Вождь. Как это сделал и сам Форман, оставив «лагерь
социализма» и перекочевав в Штаты.
У Кончаловского психушка — всеобщий семейный приют. Дом. И в этом — правда. Куда
уходит Вождь в фильме Формана? В беспредельное символическое пространство, подобно
Мэнни из «Поезда-беглеца». В этом высокая условность художнического пафоса Формана.
Кончаловский же точно знает, что из этого Дома уйти можно только в смерть. И это безусловно.
«Живите в доме, и не рухнет дом!»
Удивляет, что воображение рецензентов никак не затронуло название картины — «Дом
дураков». Точнее даже, не само название, а Дом как содержание вещи. Складывается ощущение,
что многие из нас и на пороге XXI века живут, «под ногами не чуя страны».
Я пытался дать определение жанровому содержанию фильма путем снятия-считывания
слоев сюжета: буфф, аллегория, документ, мелодрама и т. д. Но существует в природе жанр,