Андрей Юрьевич
Шрифт:
— Здрав будь, Андрей Юрьевич, — Афанасий сунул ему руку с тремя перстнями для поцелуя.
Виноградов сделал вид, что приложился. Голос у епископа был не сильно и басовитый. Обычный человеческий голос. И борода не лопатой, чуть может больше, чем у настоящего князя Владимирского была, когда он призраком являлся. Посох разукрашенный и с каменьями в руке у епископа, сапоги красные на ногах, без каблуков.
Епископ чего-то явно ждал, смотрел удивлённо на болезного.
— Благословите, Ваше Высокопреосвященство, — епископ это же как кардинал в той самой Франции?
— Благословляю тебя сын мой. Поведай мне о планах твоих. Всех нас теперь они касаются, — без раскачки начал епископ Афанасий. Говорил
— О планах? План выздороветь, — Андрей Юрьевич мысленно затылок поскрёб и решил в самом деле одним планом поделиться. Может предыдущий хозяин тела и плохо кончил, но мысль насчёт женитьбы была верная, — Владыка Афанасий, лежал я тут в горнице, смотрел на лампаду, на иконы за ней, молился, — Виноградов троекратно осенил себя знамением, то же самое и епископ Владимирский проделал, не переставая в упор смотреть на Андрея Юрьевича, — Просил господа совет мне дать, как теперь быть. Не буду врать, не ответил мне Господь. А только потом через часец или два пришла мне в голову мысль, что нужно жениться на дочери Гедимина и союз с ним против ляхов заключить, если те пойдут на нас войною, — Виноградов в церковь не ходил и крестным знамениям себя никогда не осенял и чуть в кукиш пальцы не сложил. Вовремя опомнился, вспомнив как это делает монашек Димитрий — травник преставленный к нему Афанасием — двумя перстами.
— Про Альдону говоришь? Так слышал я, что за королевича Казимира хочет её взять круль Владислав Локеток. Доносили мне, что в прошлое лето Казимир был обручен с Анной, дочерью короля Германии Фридриха III Габсбурга, но теперь после поражения Фридриха в битве при Мюльдорфе заюлил Владислав и заслал уже послов в Литву.
— Давно? И что Гедимин ответил? — Виноградов жениться на тринадцатилетней девочке не очень хотел, но тут совсем кисло получится, если Литва с Польшей объединится и вместе на него набросятся, — Может, не поздно и нам послов отправить?
— Может, и не поздно. Только есть ли вера язычнику Гедимину? Вон, сын его Дмитрий воев увёл, а ведь на твоей дочери женат, княже? А будь с тобой его вои, справились ли с погаными? — перекрестился на Красный угол Афанасий.
— Не ведомо мне. Набрал большую силу хан Узбек. Не по зубам нам нонче.
— А зашли послов, Андрей Юрьевич, и я к митрополиту Литовскому Феофилу пошлю с дарами от себя просьбицу посодействовать в том начинание.
— Благодарю, владыка…
— Не о том я вопрошал тебя… о землице Русской, что делать с землёй брата твоего почившего — Льва Юрьевича собираешься, князь? — опять принялся осенять себя Афанасий.
И тут только Виноградов осознал, что он говорит с епископом не на русском из двадцать первого века, а на том же языке, что и сам епископ. Выходит, какая-то память от прежнего хозяина тушки осталась. А он всё думал, как общаться с народом. Сразу определят, что «Царь не настоящий». Даже с травницей и Дмитрием — монашком, что к нему приставили, мычанием и жестами больше изъяснялся. Фу, можно выдохнуть, ну, хоть тут подфартило, профессор даже улыбнулся от радости, что сразу повергло в оторопь Афанасия.
— Думаю в кущах райских брат мой старший. Хорошо ему уже там. Радуюсь за него. Мне же теперь надлежит и за себя, и за него жить, и двойную ношу тащить. Нет у него наследников. Владимир раньше отца погиб, так что на мне теперь, как на отце моём Юрии Львовиче вся земля Русская. Принимаю на себя заботу о княжестве Галицком.
— Что ж, это и хотел я от тебя услышать, Андрей Юрьевич. Беречь нужно отчину дедову и отцову и объединить под одной твёрдой рукой. А ещё подумать надо и о восстановлении кафедры митрополита во Владимире.
—
Событие одиннадцатое
Anno Christi
В год по рождестве Христове (нашей эры).
Aut cum scuto, aut in scuto
Или со щитом, или на щите.
Только ушёл епископ Владимирский, как появился новый посетитель. С епископом договорились, что он подготовит дары для константинопольского патриарха Герасима I или его преемника, вроде бы слух прошёл, что помер сей достойный муж, а Андрей Юрьевич отправит свои дары и письмо с просьбой рассмотреть возможность на вакантную должность митрополита во Владимире поставить достойного настоятеля — епископа Афанасия. Мол, у митрополита Литовского Феофила и без того дел множество и забот. Литва пребывает почти вся в ереси идолопоклонничества и, с другой стороны, склоняют там князей и бояр римский послы, переманивая в веру латинянскую. А ежели в помощь ему будет митрополит Афанасий, то может и язычников поможет к господу привести и от ереси латинянской оборониться.
Призрачный князь не советовал ему Афанасия в качестве митрополита, предлагал епископа Галицкого — Феодора, мол, тот набожен, а этот хапуга. Но в разговоре с владыкой Андрей Юрьевич оценил Афанасия по-другому. Он не хапуга, а хозяйственник. Именно таким и должен быть митрополит. Монахи пусть молятся, а глава церкви целого государства должен думать о её процветании и экономическом успехе. О строительстве каменных храмов и монастырей с надёжными стенами должен думать в эти времена митрополит, слово божье — это здорово, а стена с пятиэтажный дом и пушки на ней — это здоровей. Как там у классика «добрым словом и револьвером».
И Виноградов ему поможет развернуть производства в монастырях. Бумаги, например. Почему бы и не фарфора. Белая глина точно где-то поблизости есть. Когда был давным-давно в Трускавце Андрей Юрьевич, то видел поделки местных мастеров на рынке городском, для туристов сувениры. Так там точно были изделия из белого фарфора и продавец говорил, что из местного сырья сделана бюветница для питья лечебной нефтяной воды. Ну, и самогонный аппарат легко можно сделать, пусть спаивают русские монахи Европу. А если будет бумага, то вполне можно и книги начать печатать. Книга точно стоит гораздо дороже просто бумаги. И печатать в том числе и на латыни для создаваемых сейчас в Европе первых университетов.
— Андрей Юрьевич, государь, по здорову ли? — на этот раз был воин. Как объяснил монашек Димитрий — это был сотник княжеской дружины Мечеслав Детько.
Сотник был в парадной одежде без всякого железа, ну если широкой сабли на поясе не считать.
Из-под ворота рубахи, доходящей чуть не до колена, амбалу была видна нижняя белая рубаха — видимо та самая срачица. На ногах под рубахой были штаны из явно шерстяной материи в красно-коричневый цвет покрашенный. Заправлены были штаны в сапоги, тоже красные. Сапоги были без каблуков. А ведь стремя точно есть. Недоработка. Нужно будет исправить. На плечах сотника был крытый шёлком зелёным кафтан, не кафтан… Всплывало в голове слово свита. На груди были петли и пуговицы костяные, а подол без пуговиц, всё это стягивал широкий шёлковый вышитый и украшенный медными бляхами пояс, и по краю эта штука (Свита всё же) была оторочена мехом соболя, наверное, как и круглая шапка из черного сукна, что сдёрнул воин с головы, войдя в горницу. Сдёрнул, бухнулся на колени перед образами и троекратно лбом об пол грохнул.