Ангел из прошлого
Шрифт:
Сима так увлеченно рассуждала сама с собой, будто объясняла лучшему другу, почему не стоит бояться “просто людей на улице” и почему врачи дурдомов вообще не люди, а монстры, облаченные в белое, что попросту не видела, куда идет. Она даже не закрывала глаза, а хотя может и закрывала, чтобы удобнее думалось.
Это произошло так быстро, что Сима не поняла, как, где и что. Она налетела на высокого мужчину в черном пальто и столкнулась с ним так сильно, что тот пошатнулся, разве что не упал. Сима быстро отскочила и вместо того, чтобы взять ноги в руки и бежать, что было бы вполне разумно, остановилась и посмотрела на него.
Ох, лучше бы она этого
Она увидела перед собой страшное лицо, исполосованное неровными шрамами. А огромные полубезумные глаза с яркими, будто светящимися белками, горели таким отчаянием, что Сима завопила, сорвалась с места и побежала, не разбирая дороги.
Она бежала, не чуя ног, пока не оказалась в подворотне, где никогда не была. Сима опустилась на корточки, прислонилась спиной к стене грязно-розового оттенка и замерла. Ее всю трясло, но не от холода. Она не могла даже объяснить, что ее больше испугало - шрамы на лице того незнакомца, или его горящий взгляд, полный отчаяния и боли. Немного успокоившись, Сима решила, что этот человек - сумасшедший. Или у него случилось какое-то горе, оттого он смотрел так, будто внутри него был личный ад. Она старалась прогнать его образ из памяти, но он никак не уходил, сколько она ни трясла головой. Даже папа не появлялся, наверное, ему тоже стало страшно. Или он рассердился, что его дочь струсила – ведь она всегда была смелой и не сдавалась, что бы ни произошло. Или решил, что она уже взрослая и может сама разобраться с проблемой, в которую вляпалась по глупости.
Когда Сима окончательно пришла в себя и огляделась, то увидела, что сидит у полуразваленного дома рядом большой свалкой и несколькими мусорными баками. Проблемы только начинались. Переваливающейся походкой к ней приближался некто грузный, в обвисших штанах и куртке, напоминающей лохмотья. Несмотря на это, он довольно-таки быстро двигался. Рыжие грязные космы падали ему на лицо, а большой пивной живот не внушал доверия.
Про таких маньяков она наслушалась всяких жутких историй в детдоме. Ну когда ее еще не отселили на самый чердак и разрешали сидеть в общей комнате вместе со всеми. Тогда ей казалось, что это просто сказки для запугивания малышей. Но теперь Сима понимала: это вторая ошибка за день, а может не только за день, а и за всю жизнь. Ведь прямо сейчас можно было сидеть в своей каморке, смотреть старенький телевизор, кутаясь в ветхий, побитый молью плед, и радоваться, что в такой пасмурный, промозглый день не нужно никуда идти.
Только вот сожалеть о чем-то было поздно. Толстяк уже нависал над ней, и от него сильно разило спиртным.
Вскочить и убежать? Надо было думать раньше. Позвать на помощь? Бессмысленно кричать в этом захолустье, ее не услышат, по крайней мере – нормальные люди. Чувствуя слабость во всем теле и подкатывающую к горлу панику, Сима крепко зажмурилась и закрыла руками лицо.
– Ай-ай-ай, – услышала она над ухом, после чего последовало цоканье языком. – Такая молоденькая и без дома осталась! Что в мире творится-то!
Сима несмело убрала ладонь - не издевается ли он? Прямо перед ней стоял этот самый «маньяк» и смотрел на нее с сочувствием. Мешки под его мутными зелеными глазами выдавали алкаша со стажем. Он еле держался на ногах, но совсем не собирался её пугать или обижать.
– А у меня ничего нет, – посетовал он. – Даже хлеба.
Он начал рыться в безразмерных карманах штанов, пытаясь при этом удержать равновесие, но поскользнулся и плюхнулся на спину. Сел, скорбно качая головой.
– Вот видишь, – с
– А кто вы? – несмело спросила Сима.
– Бомж Федот! – провозгласил новый знакомец, пытаясь подняться на ноги. – Вот увидишь, я раздобуду для тебя хлебца и выпить чего-нибудь. Пойдем, тут неподалеку такая ночлежка – просто царские палаты! Вот.
– Нет, не нужно, – поспешно отказалась Сима.– Я тут папу ищу. Не могли бы вы мне помочь?
После этого короткого разговора она совсем перестала бояться. С новым знакомцем, как ни странно, сразу легко завязалась беседа, и он над ней не смеялся, как другие взрослые. Кажется, ему можно было доверять. Сима тут же ему рассказала, как нечаянно столкнулась с мужчиной, лицо которого исполосованным шрамами, и как сильно он ее напугал.
– А, да это Фролыч, – обыденным тоном ответил Федот. – Ходит все тут, ходит… Но ты не бойся, я за ним давно наблюдаю. Он просто гуляет и никого не трогает. Вот.
Хотя Сима почти не сомневалась, что бомж говорит правду, все же решила для себя, что Фролыча будет обходить десятой дорогой. Совсем не хотелось снова увидеть его безумный взгляд, будто направленный ей в душу, и заново испытать пережитый ужас.
После, когда она в очередной раз выходила за ворота детдома, то сама искала встречи с Федотом, который всегда был ей рад. Он с интересом расспрашивал о ее делах, самочувствии и о том, насколько успешно идут поиски отца. Они очень быстро сдружились, и Сима даже начала его подкармливать - приносила ему хлеб и другую еду, если получалось незаметно припрятать свой кусок в карман во время обеда.
Федот оказался на редкость благодарным и даже за такую мелочь был готов сделать для Симы ну абсолютно все, что только мог. Хотя мог он не так много, но вовсю старался угодить и хоть чем-то ее порадовать. Сима еще не встречала таких милых и отзывчивых людей, которые не считают ее сумасшедшей, а наоборот, пытаются помочь. Федот так старался, что на него невозможно было смотреть без улыбки. Он перебрал по очереди всех своих собутыльников, но так и не «нашел» среди них ее отца. Сима не перебивала его, чтобы не обидеть, но в душе твердо знала: ее папа - не бомж и не пьяница. Его картины наверняка украшают стены какой-нибудь галереи в Париже. Ведь за столько лет он, должно быть, стал не просто известным, а очень известным художником.
Оставалась только надежда, что он не уехал куда-нибудь заграницу.
– Не знаю я никаких художников, – насупленно бормотал Федот, когда Сима аккуратно решила прояснить ситуацию. – Да и зачем тебе именно художник? Знаешь, была в моей жизни такая историйка… Должен был родиться у меня ребеночек. Только вот родился ли, не знаю. Так что ты вполне можешь быть моей дочкой… А что!
– Нет, Федот, – грустно вздохнула Сима. – Не выходит. Моего папу зовут Илларион. И он умеет рисовать.
– Значит, бомж не прокатит, я понял, – обиделся Федот. – Только вот, если дашь мне краски, я тебе такую шедевру наваяю, все художники заплачут от зависти!
Он еще долго бахвалился – таким он был, когда трезвый. А в пьяном виде становился слишком сентиментальным. Сима каждый раз просила его не пить. И ей становилось тяжело на душе, когда она не встречала его на привычном месте, где они условились видеться. Казалось, что он замерз где-то под забором и больше никогда не придет. Ведь он стал для нее настоящим другом, не нарисованным, живым, единственным из всех, кто не издевался над ее мечтами и не называл их красивым, но холодным словом – иллюзии.