Ангел-наблюдатель

Буря Ирина

У Максима тоже все лицо углами и линиями пошло — глаза в щелочки сжаты, губы в тонкую ниточку, только ноздри раздуваются и скулы ходуном ходят. У меня сердце екнуло — что еще ему на ушко шепнули? Лично, без права передачи остальным? Он, похоже, то ли мысли мои уловил, то ли на лице их прочитал, но, подходя, резко качнул головой и молча протянул мне руку. От облегчения я даже не задумался, прежде чем пожать ее. Тоша, подойдя последним, ткнул нас обоих кулаком в плечо. Я поморщился — лучше бы силы для отбивания обвинений приберег. Или для боксерской груши, если домой вернемся. Или для наблюдателей, если нет.

Я

широко открыл все настойчивее притягивающую нас дверь, и мы, не сговариваясь, протиснулись в нее как-то все втроем. И, также не сговариваясь, остановились на пороге.

Такого количества народа в этой комнате заседаний контрольной комиссии я еще никогда не видел! И мебели определенно побольше стало. Посреди нее, поперек, все также стоял длинный стол, но я не узнал ни одного из сидящих за ним. Честно говоря, я и физиономий таких — властных, величавых, непроницаемо-недоступных — еще никогда не видел. Похоже, наше дело как-то сразу в высшую инстанцию прыгнуло.

Позади стола было целое море лиц. Я заметил среди них, но даже не в первых рядах, своего руководителя, Тошиного, того главного из темных, который в прошлый раз к нам на землю по приглашению Татьяны пожаловал — его я узнал, когда Максим сдержанно и коротко кивнул ему. Но больше я никого рассмотреть не успел — глаза у меня сами собой притянулись к двум столам, стоящим по краям центрального, под прямым углом к нему, и к некоему сооружению чуть в стороне от одного из них.

Если это был и стол, то буквой П — огражденный с трех сторон, за которым, четвертой и живой стенкой, стояли трое… с одинаково непримечательной внешностью, столь почитаемой у внештатников. Вот черт, подумалось мне, накликал-таки скамью! Один из троицы сделал повелительно-приглашающий жест, и мы, переглянувшись, направились к столбу позора.

Как-то неосознанно я оказался посредине между Тошей и Максимом. И получил возможность получше рассмотреть стоящий почти напротив, перпендикулярно к центральному, стол. За ним сидел, перебирая лежащие перед ним бумаги и не поднимая от них головы, невысокий с виду старичок. На меня чуть нервный смех не напал — такую внешность у нас можно было оставить себе только намеренно. Сухонький, полностью седой, взлохмаченный, с проплешиной, с тощими руками, покрытыми темными стариковскими пятнами… Интересно, он — защита или обвинение?

Я чуть наклонился вперед, чтобы глянуть на противоположный стол. Который пустовал. И я сразу понял, что старичок представляет обвинение, а вот защита почему-то отсутствует. Наверно, никто не решился выступить адвокатом в случае такого вопиющего правонарушения. А может, нам самим слово дадут? Я глянул искоса на Тошу и Максима — первый ошарашенно покачивал головой, второй чуть дернул верхней губой, показав на мгновенье зубы. Но сказать я ничего не успел.

— Пожалуй, приступим, — подал негромкий голос сидящий в центре длинного стола, и в комнате мгновенно воцарилась гробовая тишина.

Тут же вскочил со своего места старичок, одарив нас на мгновенье таким радостным взглядом, что мне стало как-то не по себе.

— Наблюдатель, — процедил сквозь зубы Максим, но я пнул его под столом, чтобы помолчал.

— Решение по вопросу, вынесенному наконец-то на рассмотрение, — закудахтал старичок, — назрело давно, но мы не считали для себя возможным

выступить с ним при наличии хотя бы мельчайших сомнений в его неизбежности. Всем известно, что представляемый мной отдел был создан для всестороннего изучения феномена исполинов и перспектив их интеграции в наше сообщество.

Я растерянно помотал головой.

— Так у вас наших детей называют, — буркнул Максим.

— Изначально таковых насчитывались единицы, — бодро продолжал тем временем старичок, — и сбор фактического материала продвигался медленно, не давая оснований ни для каких уверенных заключений. Однако, — он сделал театральную паузу, — при содействии руководства отделов, сотрудники которых проводят большую часть времени на земле, количество исполинов достигло цифры, позволившей нам накопить всесторонние данные, необходимые для составления надежного прогноза развития ситуации.

Мы с Тошей и Максимом переглянулись и одновременно повернулись к сидящей позади центрального стола публике. Не знаю, что они увидели на лицах своего начальства, но мой руководитель внимательно разглядывал… наверно, руки у себя на коленях, жуя губами и подергивая бровями.

— Назвать который оптимистичным никак нельзя, — вновь притянул, словно магнитом, мое внимание старичок. — Исполины представляют собой совершенно бесперспективную ветвь эволюции, объединяя в себе худшие качества людей с презрением к последним отдельных наших представителей. Они эгоистичны, лицемерны, властолюбивы и не признают никаких ограничений и авторитетов. Ярчайшим доказательством чему служит последний инцидент.

— Разрешите сказать! — взвился вдруг со своего стула Тоша, но стоящий позади него внештатник тут же вдавил его назад.

— Вам позволено присутствовать на заседании, а не принимать в нем участие, — холодно заметила центральная личность и рукой предложила старичку продолжать.

— Не стоит скрывать, — благодарственно кивнув, еще больше воодушевился тот, — что исполинов с самого рождения отличают выдающиеся способности. Они умны, честолюбивы, легко подчиняют своей воле окружающих и стремятся возглавить любой человеческий коллектив. Но, прекрасно осознавая эти способности, они практически с первых лет жизни начинают воображать себя эдакими сверхлюдьми. И что самое прискорбное, они демонстрируют не меньшее чувство превосходства перед находящимися рядом с ними нашими представителями.

По комнате пронесся возбужденный ропот.

— Ты не мог убить того урода? — прошипел мне Тоша.

— Следует признать, — повысил голос старичок, — что в этом вопиющем перекосе приоритетов есть вина и наших посланцев на земле. И этот факт настораживает нас намного сильнее. Исполины оказывают на последних необъяснимое и крайне разрушительное воздействие, куда более сильное, чем простое привыкание к земным условиям. Они становятся для них средоточием всего их существования, затмевая собой и их цели пребывания на земле, и их понимание своей роли на ней, и неукоснительность соблюдения ими дисциплины и указаний вышестоящего звена, и первостепенность интересов их отделов и недопустимость размывания границ между ними. И даже, — он снова помолчал, скорбно качая головой, — святость неприкосновенности своих коллег. Что доказал сегодняшний, выходящий за все пределы терпимости, случай.