Ангел-наблюдатель

Буря Ирина

В кухне ощутилось присутствие. Многочисленное. Похоже, минимум по трое на каждого, мысленно ухмыльнулся я и рывком высвободился из неприличествующих ангелам объятий.

— Поехали, — негромко бросил я и ступил в сторону вновь прибывших.

Игорь резко шагнул ко мне. Я метнул в него яростным взглядом, призывая к молчанию.

— Игорь, Дарина, — послышался устрашающе спокойный голос Татьяны, — пойдите и разденьтесь, наконец. И руки вымойте. Как следует. Ужинать чуть позже будем.

Когда Татьяна говорит таким тоном, даже я не решаюсь ей противоречить. Игорь с Дариной переглянулись и покорно двинулись к выходу, бросив на нас напоследок затравленный, извиняющийся взгляд.

Но напрасно я решил, что

прощальная — не навсегда, как я изо всех сил надеялся — сцена этим и закончится. Лишить Татьяну последнего слова — хотел бы я посмотреть на того, кому это удастся.

Когда Игорь с Дариной вышли из кухни, навстречу мне шагнула она. Медленно, нарочито, глядя в упор только на меня. Я опасливо втянул в плечи голову.

— Я тебя предупреждаю, — размеренно заговорила она тем же не допускающим возражений голосом. — В присутствии свидетелей и с тем, чтобы мои слова дошли до всех, кого они касаются. Времени у всех вас есть до утра. Затем мне придется объяснять Гале, твоим клиентам и нашим с Тошей сотрудникам, куда вы все подевались. И я не уверена, что случайно не проговорюсь. Я знаю, что ваше начальство не интересует мнение простых людей, но со мной вполне может что-то произойти — случайно и в твое отсутствие — и тогда им придется меня выслушать. А если меня назад на землю отправят, я все равно все вспомню — Марина мне сегодня расскажет, как. И тогда ее упрямство цветочками покажется — пока мне не дадут слово. Или не распылят.

Татьяна, не вздумай, взмолился я, изо всех сил внушая ей недопустимость столь бесцеремонного давления на руководство в такой ответственный момент. Но, судя по вдруг резко вздернутому вверх подбородку, она вновь пропустила мои увещевания мимо ушей.

Последнее, что я успел рассмотреть — Максим чуть склонил в ее сторону голову. Это он всерьез или дал знать, что обеспечит — по знакомству — максимально комфортные условия распыления? Вот эта мысль и впрыснула мне в кровь нужную дозу адреналина…

Растащили нас еще по дороге. Причем, даже не по комнатам — я лично сразу на допросе очутился. Видно, случай беспрецедентным оказался. К той же мысли меня склонило и количество, и состав вопрошающих — мой руководитель, например, отнюдь не председательствовал, а сидел где-то сбоку и вопросы задавал лишь изредка.

А их было невероятное множество. По всей моей последней земной жизни. С перескоками из ее начала в конец и наоборот. И сыпались они на меня градом, не успевал я ответить на предыдущий — определенно, чтобы сбить меня с толку и заставить проговориться. И повторялись постоянно — они бы еще музыку монотонную включили, в подражание человеческой пыточной музыкальной шкатулке. Хорошо, что я по долгу профессии о ней начитан был. И с руководителем Анабель уже сталкивался.

Я придерживался самых простых, наиболее приближенных к правде ответов. Да, наши дети с рождения проявляли необычные способности. Да, они всегда ощущали наблюдателей. Да, поначалу это вызывало у них интерес. Нет, со временем они свыклись с этим фактом, как с данностью. Да, отстраненность наблюдателей вызывала у нас неприятные ощущения. Нет, мы никогда не предпринимали никаких действий против них. Да, мы поддерживали отношения с представителями других подразделений, если это помогало нам лучше понять нужды детей. Нет, мы никогда не поддерживали в них осознание своей исключительности. Однозначно нет, мы никогда и никоим образом даже не намекали им на причины их отличности. Наоборот, мы всецело старались интегрировать их в человеческое общество. Да, мы способствовали их общению — как друг с другом, так и с другими детьми, как в любой человеческой семье. Нет, мы ни в коем случае не поощряли их интерес друг к другу. Да, мы были даже против их взаимной симпатии…

Несчастный случай с наблюдателем потребовал вообще чуть ли не поминутного отчета. Да, дети узнали,

что мы стараемся их поссорить. Да, мой сын взял без спроса машину — у человеческих детей такое случается ежедневно. Да-да, это всецело моя вина — я не закрыл окно, выглянув наружу ему вслед. Да, в тот день было довольно ветрено. Да, ветер был именно в направлении наших окон. И усилился к вечеру. Нет, я просто забыл проверить окно в ожидании возвращения детей. Нет-нет, дети, конечно, заметили случившееся с наблюдателем, но нам удалось отвлечь их внимание выяснением наших собственных отношений. Да нет, я не помню, сколько точно времени это заняло, но вряд ли долго — наблюдатель оказался в отличной физической форме. Да, конечно, я догадывался, что нас пригласят для выяснения обстоятельств, и предупредил детей, что нам троим нужно пойти в гараж, чтобы отрегулировать машину. Нет, честно говоря, я не помню, чью…

Хорошо после полуночи меня отпустили. В ту же самую мою комнату, которая не вызвала у меня ни малейшего чувства ностальгии. Тем более что как только за мной захлопнулась дверь, выяснилось, что она еще и на замок закрылась. Похоже, моя нынешняя степень прегрешения с лихвой превзошла все предыдущие случаи, из которых я давно уже сделал вывод, что уровни неодобрения руководства и ограничения физической свободы находятся в прямо пропорциональной зависимости. Я схватился за телефон, потом рука у меня замерла на месте. А если Тошу еще не отпустили? А если он в телефоне звук не отключил? Даже если отключил — если они заметят, как он дернулся? Вот так, по глупости, выдать им наше чуть ли не единственное преимущество?

Я продержался еще часа полтора. Почувствовав, что эта комната постепенно превращается в пыточную камеру без всякой музыки, я все же набрал Тошин номер — держа палец в полной готовности на кнопке отбоя. Но сбросил меня он. Почему его они так долго мытарят, заволновался я, но через минуту телефон пискнул, и на экране появилось сообщение: «Пиши. Подслушать могут».

Смс всегда доводили меня до бешенства, но он был прав. Минут через сорок выяснилось, что, в целом, мы с ним поведали одну и ту же историю. С некоторыми отклонениями, конечно, но их с легкостью можно было списать на взгляд на ситуацию с разных сторон и наше легкое отчуждение в последнее время.

С Максимом, как я и предполагал, связаться удалось только мне. Оказалось, что он пошел даже немного дальше. Он признал, что обучал Дарину своим темным приемам — поскольку наблюдатель, с которым он, между прочим, вполне мог бы и раньше договориться, уже успел донести об этом. Но базу он под это подвел по-темному изобретательно: люди, видите ли, что угодно готовы объяснить экстрасенсорными способностями, да еще и передавшимися по наследству. Таким образом, из его версии следовало, что ему не только удалось убедить Дарину, что в ее таланте нет ничего из ряда вон выходящего, но и направить ее усилия на его развитие, а не поиски его причин. Черт, свои его потом, небось, еще и к награде представят!

По крайней мере, уже сейчас ему одному на ушко шепнули, что наш вопрос будет решен сегодня, до утра. Ну, почему темные всегда за своих горой стоят, а наше руководство лишь губы печально поджимает, когда всякие трутни, земной жизни не нюхавшие, заслуженных ветеранов ногами пинают?

Вызвали нас действительно ровно в шесть утра. Всех. Только выйдя в коридор, я увидел в нем и Тошу, и Максима. Мне к манящей двери было ближе всех, и я чуть задержался, поджидая собратьев то ли по оружию, то ли по скамье подсудимых. Тоша передвигался какими-то дерганными, роботоподобными движениями — как всегда, когда его загоняли в угол и он был готов отбиваться до последнего. Как тогда, когда я его впервые, еще в невидимости, у Татьяны в офисе отловил, вдруг вспомнилось мне. Как тогда, когда я узнал о предстоящем рождении Аленки, пришла вдогонку еще одна мысль.