Ангелы опустошения (Книга 1, часть 2)
Шрифт:
"Ладно -- " "Мы вернемся" -- Мы все окружаем ее восхищаясь, немного сидим, у нас даже есть долгие молчания во время которых она тогда поворачивается и начинает на нас смотреть, и в конце концов обращается к нам:
"Вы что чуваки задумали" -- "в любом случае" -- чихает -- "Ух," говорит она -- "Расслабьтесь" -- "В том смысле, что знаете?" -- "Типа, знаете?" -
Ага, мы все соглашаемся но не можем все одновременно влезть поэтому отчаливаем на скачки но переезд Рафаэля отнимает у нас все время и в конце концов Коди начинает соображать что мы снова опоздаем на первый заезд -- "Я опять пропущу ежедневный двойной?" неистово кричит он -- показывая свой раскрытый рот и зубы -- он в самом деле по-серьезному.
Рафаэль выуживает все свои носки и шмутки а Соня говорит, "Слушай, я не хочу чтобы все эти старые кошки знали про мою жизнь -- Я живу, видишь -- "
"Это клево," говорю я, а самому себе: совершенно серьезная девчоночка серьезно
"Эй Коди," говорю я, "поднимись поглядеть на симпатичную девчонку -- " Ему не хочется -- в конце концов я говорю "Нам нужны твои мускулы чтоб все это перетащить" и тогда он идет но когда мы уже всё уладили и опять сидим в машине готовые ехать, и Рафаэль говорит "Фу! ну всё!" Коди произносит:
"Хмф, мускулы"
Нам надо доехать до новой квартиры, и там я впервые замечаю прекрасное пианино. Хозяин, Эрман, еще даже не вставал. Левеск тоже здесь живет. Рафаэль по крайней мере оставит тут пожитки. Уже слишком поздно и для второго заезда поэтому мне наконец удается убедить Коди не ездить на скачки вовсе а поехать в следующий раз, завтра проверить результаты (позже выясняется что он бы продулся), и просто покайфовать денек ничем особенным не занимаясь.
Поэтому он вытаскивает свою доску и играет в шахматы с Рафаэлем чтобы расколотить того в отместку -- Его злость уже поумерилась с той точки когда он пихал Рафаэля локтями разворачивая машину так что Рафаэль вопил "Эй зачем ты меня бьешь? Почему же ты не думаешь -- "
"Он бьет тебя потому что обижен что ты наколол его и заставил перевозить его барахло а он теперь опоздал на бега. Он тебя карает!" добавляю я, пожимая плечами -- Теперь Коди, услышав что мы так разговариваем, кажется явно доволен и они разыгрывают большие злые шахматные партии, где Коди вопит "Попался!" пока я проигрываю большие громкие пластинки, Онеггера, а Рафаэль крутит Баха -- Мы только и делаем что придуриваемся, а на самом деле я гоняю за двумя картонками пива.
Тем временем хозяин, Эрман, который спал у себя в комнате, выходит, немного наблюдает за нами, и возвращается в постель -- Ему до фонаря, ему хватает той музыки что ревет для него -- Это пластинки Рафаэля, Реквиемы, Вагнер, я прыгаю и запускаю Телониуса Монка -
"Это смешно!" вопит Рафаэль изучая свою безнадежную шахматную позицию -Затем позже: "Помрэй ты не даешь мне закончить эндшпиль, ты стягиваешь все шахи с доски, поставь их обратно, чё -- " а Коди срывает фигуры с доски и снова швыряет их так быстро что я вдруг спрашиваю себя а не мелвилловский ли он Шулер играющий в баснословно скрытные честные шахматы.
95
Потом Коди уходит в ванную и бреется, а Рафаэль тяжело опускается за пианино положив один палец на клавиши.
Ударяет одну ноту затем две и снова одну -
Наконец он начинает играть мелодию, прекрасную мелодию никем не слыханную прежде -- хоть Коди, с бритвой у подбородка, и заявил что это "Остров Капри" -- Рафаэль пускается раскладывать задумчивые пальцы по аккордам -- довольно скоро у него весь сонатный этюд выходит так изумительно что получаются связки и припевы, возвращается к своим припевам со свежими новыми темами, поразительно как неожиданно он выплямкивает совершенный нотный плач возобновляя свою Песнь Итальянской Птицы Любви -- Синатра, Марио Ланца, Карузо, все поют эту птичье-чистую ноту виолончельной печали какая видна у грустных Мадонн -- их притягательность -- у Рафаэля притягательность как у Шопена, мягкие понимающие пальцы с разумением возложенные на клавиатуру, я отворачиваюсь от окна возле которого стою и неотрывно гляжу на играющего Рафаэля думая. "Это его первая соната -- " Я замечаю что все тихонько слушают, Коди в ванной а старина Джон Эрман в постели, уставясь в потолок -- Рафаэль играет на одних белых клавишах, как будто в предыдущей жизни возможно (помимо Шопена) он мог быть неизвестным органистом в звоннице игравшим на древнем готическом органе без минорных нот -- Поскольку он делает все что ему хочется со своими мажорными (белыми) нотами, и извлекает неописуемо прекрасные мелодии которые неуклонно становятся более трагичными и разбивают сердце, он чистая птица певчая, он сам это сказал, "Я чувствую себя птичкой певчей," и сказал он это так сияюще. Наконец у окна пока я слушаю, каждая нота совершенна и впервые в его жизни он за пианино перед серьезными слушателями вроде преподавателя музыки в спальне, становится так грустно, песни слишком прекрасны, чисты как и его высказывания, показывая что рот у него так же чист как и рука -- его язык так же чист как и рука так что рука его знает куда идти за песней -- Трубадур, Трубадур раннего Возрождения, играет на гитаре для дам, заставляя их плакать -- Меня он тоже заставляет плакать... слезы наворачиваются мне на глаза когда я это слышу.
И я думаю "Как же давно это было я стоял у окна, когда был учителем
Затем я представляю себе как он играет вот так, со свечами, как Шопен, даже как Либрейс, бандам женщин вроде Розы, заставляя их плакать -- Л воображаю себе это, зарождение спонтанного виртуоза-композитора, чьи работы записываются на магнитофон, потом переписываются нотами, и который следовательно "пишет" первые свободные мелодии и гармонии мира, которые должны быть древней нетронутой музыкой -- Я вижу, фактически, он возможио даже более великий музыкант нежели поэт а поэт он великий. Потом я думаю: "Значит Шопен получил своего Урсо, и теперь поэт дует как по пианино так и по языку -- " Я рассказываю все это Рафаэлю, который едва ли не верит мне -- Он играет еще одну мелодию в любом случае такую же прекрасную как и первая. И так я понимаю что он может делать это всякий раз.
Сегодня тот вечер когда нас должны фотографировать для журнала поэтому Рафаэль вопит на меня "Не причесывайся -- пускай волосы останутся непричесанными?"
96
И пока я стою у окна, высунув одну ногу как Парижский Денди, я осознаю великость Рафаэля -- величие его чистоты, и чистоту его уважения ко мне -- и того что позволил мне носить Крест. Это его девушка Соня только что спросила, "Ты разве больше не носишь Крест?" и таким гадским тоном что как бы указала: носил усталый крестик пока жил со мною?– - "Не причесывайся," говорит мне Рафаэль, и у него нет денег -- "Я не верю в деньги." -- Человек на кровати в спальне едва его знает, а он въехал такой, и играет на пианино -Преподаватель музыки действительно соглашается как я вижу на следующий день, когда Рафаэль начинает играть в совершенстве, после более медленного начала чем прежде из-за моего возможно скоропалительного упоминания о его музыкальном таланте -- его музыкальном гении -- затем Эрман выходит из своей больничной палаты и разгуливает в банном халате, и когда Рафаэль извлекает совершенно чистую мелодическую ноту, я смотрю на Эрмана а тот смотрит на меня и мы оба кажется киваем в согласии -- Потом он стоит несколько минут наблюдая за Рафаэлем.
Между теми двумя сонатами нас все-таки сфотали и мы все напились поскольку кто ж будет оставаться трезвым ради фотографирования и ради того чтобы называться "Пылающе-Прохладными Поэтами" -- Мы с Эрвином поставили Рафаэля между собой, как я предложил, как я сказал "Рафаэль самый низенький, должен стоять в середине" и вот так рука об руку все втроем мы позировали перед миром Американской Литературы, кто-то сказал когда затвор щелкнул: "Ну и троица!" типа как про одного из этих Миллионно-Долларовых Игроков -- Вот он я левый крайний, быстрый, блестящий бегун, базовый, автор длинных подач, некоторые из-за собственного плеча, фактически я стенобой вроде Пита Рейзера и весь избит, я Тай Кобб, я бью и убегаю и краду и хлопаю по этим базам с искренней яростью, они зовут меня Персиком -- Но я чокнут, никому никогда моя личность не нравилась, я отнюдь не Малышка Рут Возлюбленный -- Центровой Рафаэль светловолосый ДиМадж который может разыгрывать безупречный мяч не показывая что он старается или напрягается, такой вот Рафаэль -- правый игрок серьезный Лу Гериг, Ирвин, кто делает длинные подачи с левой руки по окнам Бронкса на Харем-Ривер -- Позже мы позируем с величайшим кэтчером всех времен Беном Фаганом, кривоногие старина Мики Кокрэйн вот он кто, Хэнк Гауди, он без проблем надевает и снимает свои щитки и маску между иннингами -
Я хотел добраться до его колледжа в Беркли, где есть маленький дворик и дерево под которым я спал Осенними звездными ночами, листья осыпались на меня во сне -- В этом коттедже у нас с Беном был большой борцовский поединок закончившийся тем что я всадил в руку занозу а он повредил себе спину, два громадных топочущих носорога мы боролись прикола ради, как я последний раз делал в Нью-Йорке в мансарде с Бобом Кримом, после чего он за столом разыгрывал Французское Кино, с беретами и диалогом -- Бен Фаган с красным серьезным лицом, голубыми глазами, и в больших очках, который был Наблюдателем на старой доброй Закваске за год до меня и тоже знал горы -- "Проснись!" вопит он, буддист -- "Не наступи на аардварка!" Аардварк это муравьед -- "Будда говорит: -- не перегибайся назад." Я говорю Бену Фагану: "Почему солнце сияет сквозь листву?" -- "Это ты виноват" -- Я говорю: "Каково значение того что ты намедитировал что твоя крыша слетела?" -- "Это значит что лошадь рыгает в Китае а корова мычит в Японии." -- Он садится и медитирует с большими надрывными вздохами -- У меня было видение его сидящего в пустом пространстве вот так же, только склоняясь вперед с широкой улыбкой -- Он пишет большие поэмы о том как превращается в 32-футового Гиганта из золота -- Он очень странный -- Он столп силы -- Мир станет лучше из-за него -- Мир должен стать лучше -- И это потребует усилий -