Анкета

Слаповский Алексей Иванович

— Идиоты, — сказала Лена, а потом нехорошо выругалась.

— Да, — сказал Сергей. — Как-то противно здесь. Вокруг смерти массовку устраивают.

Ему понравились свои слова, он заглянул в лицо Лены.

— Молодец, молодец, — сказала она. — Умный. Куда ты, собственно, прешься, умный?

— Собственно, за тобой.

— Домой, в родной Саратов?

— А ты в Саратов?

— Первым попавшимся поездом. Погано здесь. Ненавижу Москву.

— Ну, домой так домой.

— А ты его жену видел?

— Чью?

— Антуфьева.

— Нет. Фотографий нигде не было. И интервью она не дает.

— Опять

метро. Но не к Павелецкой, а совсем в другую сторону.

— Киевская. Вокзал.

— Тетка у меня в Переделкине живет. Мать просила привет передать, — сказала Лена. — Тургеневская улица, дом семнадцать.

— Если не против, я провожу. Делать все равно нечего.

— Как хочешь.

— В Переделкине, я слышал, писатели живут.

— Тетка не писательница, нормальный человек.

— Уже легче.

Поехали на электричке в Переделкино искать тетку Лены — не писательницу.

Приехали: безлюдье, пустые совсем улицы.

Топтались, озираясь, наконец женщина появилась с тележкой-сумкой, спросили у нее, где улица Тургенева, та призадумалась, потом сказала, что это вроде надо пойти по этой вот улице прямо, а потом свернуть, а там спросите, там скажут.

Пошли по указанной улице, свернули, но спросить не у кого было — та же пустота. Решили двигаться наугад — до первого живого человека.

В конце одной из улиц увидели дым, пошли на дым.

Под деревьями, напротив строящегося большого дома, сидели мужчины, кругом возле костра, сказка про двенадцать месяцев. Они пили вино, а на водопроводной трубе, как на вертеле, над костром жарилась целая свиная туша.

— Не знаете, где тут улица Тургенева? — спросил Сергей.

Ответил человек с умными глазами, черными, иноземными — как и у всех остальных. Но ответил не прямо. Он ответил так. Он повернулся к одному своему товарищу и спросил его:

— Рохад, ты не знаешь, где улица Тургенева?

— Нет, — сказал Рохад.

Тогда человек повернулся к другому и спросил его не спеша:

— Геран, — ты не знаешь, где улица Тургенева?

— Нет, сказал Геран.

— Вот видишь! — удивленно воскликнул человек. — Даже они не знают!

Все сдержанно рассмеялись — чему-то своему, что они знали про Рохада и Герана. Рассмеялись и Рохад с Гераном, потому что мужчины должны уметь смеяться доброй шутке над собой, понимая ее отличие от обиды и оскорбления.

— Зачем вам улица Тургенева? — спросил умный человек. — Садитесь с нами. Вино пьем, мясо будет. Угощайтесь!

— Спасибо, — сказал Сергей.

Это слово было понято как согласие. Повинуясь знаку своего главного, Рохад и Геран поднесли Сергею и Лене по стакану вина. Они налили его из больших бутылей. Наверное, это было самодельное вино, вино их родины. На просвет — розовое, чистое.

Запах и вкус — замечательные.

— Тост! — сказал черноокий умный человек.

Все взяли стаканы.

Человек задумчиво, глядя сквозь вино на костер, сказал:

— Трудами изнурен, хочу уснуть, Блаженный отдых обрести в постели. Но только лягу, вновь пускаюсь в путь — В своих мечтах — к одной и той же цели. Мои мечты и чувства

в сотый раз Идут к тебе дорогой пилигрима, И, не смыкая утомленных глаз, Я вижу тьму, что и слепому зрима. Усердным взором сердца и ума Во тьме тебя ищу, лишенный зренья. И кажется великолепной тьма, Когда в нее ты входишь светлой тенью. Мне от любви покоя не найти. И днем и ночью — я всегда в пути.

Шекспир, — шепнул на ухо Сергей Иванов Лене. Она с непонятной досадой пихнула его локтем.

После паузы любитель Шекспира произнес:

— Будьте же всегда в пути, друзья мои, как автор этих прелестных слов, кроме к любви — нет дороги. Ваше здоровье!

Друзья его глядели на него с беспредельным уважением, выпили не спеша — и до дна каждый.

После этого они стали кушать мясо.

Лена подсела к любителю Шекспира и стала о чем-то с ним тихо говорить. Тот перестал кушать, рассуждал внимательно и осторожно — будто отец с дочкой говорит или учитель с ученицей. Лена-ханум, попытался насмешливо настроить себя Сергей. Гюльчатай. И выпил, не дожидаясь тоста, полный стакан, благо ему подливали сразу же по мере опустошения. Лена-ханум, сероглазая, рот обветренный, нос облупленный, прямые волосы торчат из-под платка, волосы, глядя на которые вспоминаешь строчку Янки Дягилевой, Царство ей небесное: «Не сохнет сено в моей рыжей башке.» Царство им всем небесное. Помянем. Он выпил еще и почувствовал вдруг ответственность за судьбу этой девчушки, оказавшейся в компании темпераментных южных мужчин. А Шекспир темпераменту — не помеха! Он встал и сказал:

— Ну, спасибо, нам пора.

Никакой реакции.

— Лена, лапушка, нам пора!

— Тебе пора, ты и иди, — сказала Лена. — Лапушка!

Сергей Иванов сел. Главное не напиться, сказал он себе. И выпил еще стакан.

Это оказалось коварное вино. Легко и весело шумело оно в голове, но когда Сергей Иванов решил проявить настойчивость и увести Лену, невзирая на ее возражения, оказалось, что встать он не может. Это его рассмешило, и он рассмеялся. Он смеялся так долго, что заболел живот и потекли слезы из глаз. Южные люди смотрели на это приветливо, радуясь веселью гостя. Потом чьи-то руки сильно и осторожно приподняли Сергея и понесли. Руки старшего брата, подумал Сергей Иванов, у которого не было старшего брата. Младшему брату обязательно нужен старший брат, а старшему — младший. Какой-то сарай. Кровать.

Но, едва его уложили, Сергей все понял. Его сейчас запрут здесь, а Лену изнасилуют всей компанией. Любитель Шекспира будет первым. И Сергей Иванов вскочил, выбежал из сарая, схватил какой-то дрын, побежал к костру с криком:

— Ленка, беги! Беги, я их всех сейчас! Беги!

Но споткнулся, упал. И уснул.

Проснулся он вполне ясным и свежим, благодаря своей юности и здоровью организма. Вышел из сарая и удивился, что еще день. Все работали, наполняя пустой окрестный воздух стуком молотков и визжаньем ножовок, а любитель Шекспира стоял с Леной — так стоят при прощании.