Анна Каренина

Толстой Лев Николаевич

Алексей Александрович потянул, и пальцы затрещали в суставах.

Этот жест, дурная привычка - соединение рук и трещанье пальцев - всегда

успокоивал его и приводил в аккуратность, которая теперь так нужна была ему.

У подъезда послышался звук подъехавшей кареты. Алексей Александрович

остановился посреди залы.

На лестницу всходили женские шаги. Алексей Александрович, готовый к

своей речи, стоял, пожимая свои скрещенные пальцы и ожидая, не треснет ли

еще

где. Один сустав треснул.

Еще по звуку легких шагов на лестнице он почувствовал ее приближение,

и, хотя он был доволен своею речью, ему стало страшно за предстоящее

объяснение...

IX

Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка. Лицо ее блестело

ярким блеском; но блеск этот был не веселый - он напоминал страшный блеск

пожара среди темной ночи. Увидав мужа, Анна подняла голову и, как будто

просыпаясь, улыбнулась.

– Ты не в постели? Вот чудо!- сказала она, скинула башлык и, не

останавливаясь, пошла дальше, в уборную.
– Пора, Алексей Александрович, -

проговорила она из-за двери.

– Анна, мне нужно поговорить с тобой.

– Со мной?
– сказала она удивленно, вышла из двери и посмотрела на

него.
– Что же это такое? О чем это?
– спросила она, садясь. - Ну, давай

переговорим, если так нужно. А лучше бы спать.

Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая

себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как

похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою в

непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила

помогала ей и поддерживала ее.

– Анна, я должен предостеречь тебя, - сказал он.

– Предостеречь?
– сказала она.
– В чем?

Она смотрела так просто, так весело, что кто не знал ее, как знал муж,

не мог бы заметить ничего неестественного ни в звуках, ни в смысле ее слов.

Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился питью минутами

позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякую

свою радость, веселье, горе она тотчас сообщала ему, - для него теперь

видеть, что она не хотела замечать его состояние, что не хотела ни слова

сказать о себе, означало многое. Он видел, что глубина ее души, всегда

прежде открытая пред ним, была закрыта от него. Мало того, по тону ее он

видел что она и не смущалась этим, а прямо как бы говорила ему: да, закрыта,

и это так должно быть и будет вперед. Теперь он испытывал чувство, подобное

тому, какое испытал бы человек, возвратившийся домой и находящий дом свой

запертым. "Но,

может быть, ключ еще найдется", - думал Алексей

Александрович.

– Я хочу предостеречь тебя в том, - сказал он тихим голосом, - что по

неосмотрительности и легкомыслию ты можешь подать в свете повод говорить о

тебе. Твой слишком оживленный разговор сегодня с графом Вронским (он твердо

и с спокойною расстановкой выговорил это имя) обратил на себя внимание.

Он говорил и смотрел на ее смеющиеся, страшные теперь для него своею

непроницаемостью глаза и, говоря, чувствовал всю бесполезность и праздность

своих слов.

– Ты всегда так, - отвечала она, как будто совершенно не понимая его и

изо всего того, что он сказал умышленно понимая только последнее.
– То тебе

неприятно, что я скучна, то тебе неприятно, что я весела. Мне не скучно

было. Это тебя оскорбляет?

Алексей Александрович вздрогнул и загнул руки, чтобы трещать ими.

– Ах, пожалуйста, не трещи, я так не люблю, - сказала она.

– Анна, ты ли это?
– сказал Алексей Александрович тихо, сделав усилие

над собою и удержав движение рук.

– Да что ж это такое?- сказала она с таким искренним и комическим

удивлением.
– Что тебе от меня надо?

Алексей Александрович помолчал и потер рукою лоб и глаза. Он увидел,

что вместо того, что он хотел сделать, то есть предостеречь свою жену от

ошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что касалось ее

совести, и боролся с воображаемою им какою-то стеной.

– Я вот что намерен сказать, - продолжал он холодно и спокойно, - и я

прошу тебя выслушать меня. Я признаю, как ты знаешь, ревность чувством

оскорбительным и унизительным и никогда не позволю себе руководиться этим

чувством; но есть известные законы приличия, которые нельзя преступать

безнаказанно. Нынче не я заметил, но, судя по впечатлению, какое было

произведено на общество, все заметили, что ты вела и держала себя не совсем

так, как можно было желать.

– Решительно ничего не понимаю, - сказала Анна, пожимая плечами. "Ему

все равно, - подумала она.
– Но в обществе заметили, и это тревожит его". -

Ты нездоров, Алексей Александрович, - прибавила она, встала и хотела уйти в

дверь; но он двинулся вперед, как бы желая остановить ее.

Лицо его было некрасиво и мрачно, каким никогда не видала его Анна. Она

остановилась и, отклонив голову назад, набок, начала своею быстрою рукой

выбирать шпильки.

– Ну-с, я слушаю, что будет, - проговорила она спокойно и насмешливо.
–