Анна-Мария
Шрифт:
Как могло случиться, что в один прекрасный день Лебо оказался во главе Сопротивления в П.? Никто не мог этого объяснить. С января 1944 года он, по слухам, руководил отрядами всех близлежащих маки, за исключением ФТП, да и то все связи ФТП с АС всегда осуществлялись через Лебо, лейтенанта, капитана, майора Лебо. Этот небольшого роста человечек обладал замечательным ораторским талантом, редким умением сохранять внешнюю благопристойность и самоуверенность, которая сбивала с толку самых предубежденных против него людей. Штаб его в П. помещался в здании XIII века, но посетители, которые предпочитали не привлекать к себе внимания, проходили туда через примыкавший к дому гараж. Галерея, украшенная знаменами с лотарингским крестом и освещенная канделябрами, приводила вас в благоухающий вином погреб, откуда
Если бы не несколько оплошностей, допущенных им уже после Освобождения, Лебо сохранил бы и свою легендарную репутацию, и свой престиж, несмотря на кровавое поражение при П., в котором он был целиком виноват. Это он дал приказ принять бой, когда немцы во время отступления проходили через П., хотя сброшенный с парашютом майор дал приказ отступить. Лебо обвинил майора в предательстве, а в результате плохо вооруженные макизары — их было в П. не больше сотни — встретились со значительными силами немецкой армии и были полностью уничтожены, не принеся своей гибелью никакой пользы. Войдя в город, немцы взяли прямо на улице сорок заложников и, когда город уже, казалось, успокоился, расстреляли их на большом бульваре, окаймленном платанами, у памятника павшим. После Освобождения майор Лебо у подножья того же памятника произнес пламенную речь, исторгнув слезы у людей слабонервных, а когда возле памятника поставили открытый гроб для сбора пожертвований в пользу семей расстрелянных, то деньги потекли обильнее слез. Не теряя времени, Лебо с той же целью на следующий день обложил налогом богатеев города, и в этот, с психологической точки зрения, удачно выбранный момент получил с них значительные суммы. Погруженное в траур население города П… озадаченное таким бурным натиском и решительностью, дало себе обобрать, не зная, что и думать об этом спасителе, который так дорого обошелся жителям: сперва столько человеческих жертв, а потом — деньги. Один только майор, тот, что был сброшен с парашютом, уезжая из П., громогласно предал Лебо анафеме и угрожал ему самыми страшными карами со стороны руководителей военного Сопротивления. Но майор вернулся в Париж, и о нем больше не было ни слуху ни духу. Кроме него, не подчинялись Лебо также и ФТП, потому что Лебо короновал себя главой ФФИ собственной властью, не дожидаясь представителей ФТП. Они вообще отказались иметь дело с Лебо и во время сражения в П. расположились в пятидесяти километрах ниже города, на пути следования врага, где, во взаимодействии с местными силами ФФИ, сильно досаждали немцам. Что же касается «гробовых» денег, то им, возможно, нашли применение где-нибудь за пределами П., ибо в самом П. о них никто никогда больше не слышал…
Теперь все это уже отошло в область предания. Лебо, окончательно тут обосновавшись, окончательно стал майором Лебо. События стерлись в памяти людей. Лебо умело распоряжался своим поместьем, скупая прилегавшие к нему участки, занимался сельским хозяйством, что при существовавших продовольственных трудностях кормило человека во всех смыслах. Майор Лебо располнел и имел цветущий вид, так же как все его семеро детей. Самой утомленной в семье казалась мадам Лебо. Эта женщина, высокая, статная, с властным лицом, что никак не вязалось с ее характером, по-прежнему никому в доме не перечила и считалась со всеми — с мужем, с детьми, с прислугой. Детям — старшему исполнилось шестнадцать, а младшему год — было где развернуться в доме и в саду, как того и желал их отец. Семья любила поесть, и Лебо сам проверял качество продуктов. Он был примерным отцом и образцовым мужем. Стоило мадам Лебо заикнуться, что ей чего-либо не хватает или что в доме не все исправно, как майор Лебо немедленно брался за дело. Он следил за тем, чтобы были прочищены умывальники, пришиты кольца к занавесям, смазаны дверные петли… У детей были велосипеды, самокаты, пинг-понг,
Лебо вернулся домой довольно поздно: гараж Феликса находился в двадцати километрах к югу от П., а поместье — в пятнадцати километрах к северу, да еще приходилось ехать через весь город П. Дети уже спали; мадам Лебо, в пеньюаре, спустилась из спальни и села против мужа, устроившегося за большим полированным столом темно-красного дерева, где был накрыт ужин. Лебо изящно отрезал крылышко цыпленка: по вечерам он ел очень умеренно.
— Тебе дважды звонили из Парижа… Лулу сильно кашляет, надо бы завтра позвать врача… — И мадам Лебо продолжала свой доклад. — Ах да, — сказала она в заключение, — тебя больше часа дожидался лейтенант Лоран, сказал, что заедет еще раз сегодня вечером. Он в П.
Лебо несколько излишне резким движением поставил бокал.
— Удивительно, до чего ты недогадлива, Розали! Неужели не могла оставить его ночевать?
Властное лицо мадам Лебо окрасилось в цвета, предвещавшие грозу, и, сдерживая слезы, она кротко произнесла:
— Не брани меня, Альбер! Я прекрасно сознаю, до какой степени я недостойна тебя. Я всегда знала, что в один прекрасный день ты станешь великим человеком, и мне тогда не дотянуться до тебя…
Глаза ее увлажнились. Лебо взял руку Розали, погладил:
— Конечно, Розали, я предпочел бы, чтобы этот парень был у меня под боком, но плакать нечего. Слушай… Это, наверное, он.
Послышались выхлопы машины, шум нарастал, как гром…
— Вот видишь, ничего не потеряно.
Лебо встал и вышел на крыльцо. Действительно, из машины выскочил лейтенант Лоран и с присущей ему суетливостью взбежал по ступенькам крыльца.
— Я в отчаянии, что вам пришлось дожидаться меня, — сказал Лебо. — Вы ужинали? Хорошо, в таком случае пройдемте прямо в кабинет.
Розали исчезла, они остались одни в огромном кабинете, достойном директора банка или председателя правления крупного торгового дома.
— Приступим прямо к делу, — сказал лейтенант, бросая перчатки в пилотку. — Я снова виделся с генералом де Шамфором. Замечу в скобках: он потерял мать и очень горюет. Мне даже с трудом удалось заинтересовать его волнующими нас вопросами. Все время, пока мы беседовали с ним, он явно думал о чем-то другом. Мать многое значит в жизни человека, даже пожилого, даже генерала. Впрочем, де Шамфор еще хорош собой, очень, очень хорош, именно такая внешность, какая нам нужна для представительства…
Лебо играл очками, не поднимая глаз.
— Несомненно… Если генерал полностью согласен с нами, то он для нас — крупный козырь; но позволю себе заметить, что он легко может стать и помехой.
— Беру это дело на себя. — Лейтенант казался совершенно уверенным в своих силах. — Его не так уж трудно поймать на удочку католицизма, традиции, морали…
Лебо улыбнулся, показывая мелкие жемчужные зубки, — зубы совсем уж неприличные для мужчины.
— Вы, кажется, сделались психологом, лейтенант?
— Я всегда им был, друг мой, просто работа, недосуг…
Без всякого перехода Лебо снова заговорил серьезным тоном:
— Связались вы наконец с теми людьми с аэродрома?
— Нет еще…
В ответ на нетерпеливый жест Лебо лейтенант повысил голос:
— Я бы попросил вас, майор… вы хотите, чтобы все делалось в одно мгновение! Я и так работаю за десятерых… У меня, правда, есть на примете один помощник… Вы, вероятно, знали Ива де Фонтероль? Его звали тогда лейтенантом Жераром и он был сброшен где-то поблизости…
— Жерар? Конечно, знаю. У меня с ним были одни неприятности. Для начала он дал ФТП схватить себя за горло… Потом смылся в Париж из-за какой-то бабенки. Ветрогон этот лейтенант!.. — Лебо осекся. — Что с вами?
Лоран что-то искал в карманах, в портфеле, и стремительность его движений напоминала вихрь, пронесшийся в листве деревьев.
— Я ищу письмо Ива к вам… Куда я мог его девать? Ага, вот оно, нашел!
Лейтенант держал письмо, словно пойманную бабочку. Лебо надел очки, развернул письмо, прочитал его, снял очки.