Анна
Шрифт:
Анна, оставайся с нами. Ты королева костей.
Потом ей показалось, что она слышит мерные шаги матери наверху.
– Ты уходишь, Анна?
– Да, мама.
– Будь осторожна.
– Обещаю.
Сколько обещаний, данных матери на смертном одре, она выполнила? Может быть, даже ни одного. Однако брат по-прежнему с ней. Ей удалось его вызволить. И теперь ей надо сдержать своё обещание увезти его на континент.
Когда Пьетро и Астор проснулись, она стояла и смотрела
– Надо поговорить, – сказала она им.
Двое, с опухшими от сна глазами, зевнули.
– О чём? – спросил Астор.
– Мы втроём отправляемся на континент.
– Сначала найдём те кроссовки, – сказал Пьетро, протирая глаза.
– Может сначала заглянем домой? – Астор поковырял в носу. – Заберу свои игрушки.
– Мы найдём тебе новые, – ответила Анна.
И вот пасмурным утром они в сопровождении Пушка отправились с рюкзаком за плечами на восток по шоссе.
Они шли скорым шагом, а если попадались туннели, то брались за руки и пели. Дети часто сходили с шоссе в поисках обувных магазинов и торговых центров, взламывали двери, били витрины, открывали сотни ящиков, но не находили и следа тех кроссовок, какие искал Пьетро. Анна всё больше приходила к выводу, что либо этих кроссовок вообще не существует, либо на Сицилию их так и не завезли. Однако Пьетро не унывал:
– Разве не понятно? Это лишь подтверждает, что они волшебные. Мы найдём их в Палермо, вот увидишь.
Анна прикусила язык. Ей хотелось как можно скорее добраться до Калабрии, и мысль терять время на поиски каких-то кроссовок ей совершенно не нравилась. Но они договорились, а договор – дороже денег.
Пока они шли по шоссе A29 пейзаж менялся.
Широким поворотом шоссе выходило к берегу. Справа на равнине возвышалась стена из внушительных скал с густой растительностью. На закате хребты загорелись оранжевым, а каменистые жилки окрасились в голубой. Хребты шли вдоль береговой линии, которая разрывалась маленькими и большими заливами. Между горами и морем тянулась полоска земли, покрытая крышами и террасами многоквартирных домов, которые торчали из кустов, как кусочки "Лего", брошенные на зелёный ковер. Городки сменялись один другим, и только по дорожным указателям они понимали, что прошли Терразини, Чинизи, Капачи, Сферракавалло.
Редкие одинокие путешественники, которые попадались им на дороге, сразу же уходили в сторону, едва замечали сопровождавшего их пса. Если же встречалась какая-то банда, дети сами отходили на расстояние, утягивая за шкирку ворчащего Пушка. Пёс следовал за ними по пятам, но иногда исчезал, а потом снова появлялся уже в темноте. Ночью он сторожил троицу, прижав уши и готовый залаять при малейшем шуме.
Им потребовалось две недели, чтобы добраться до Палермо.
Шоссе заходило прямо в город, заставленный колоннами грузовиков, танков и джипов с грязными стёклами. Они оказались у бывшего контрольно-пропускного пункта. Бетонные бордюры и заграждения из колючей проволоки перекрывали проход и продолжались по границе территории города. Повсюду на пробитых выстрелами плакатах читались требования остановиться для проверки здоровья: "Заражённая зона. Любому, кто попытается преодолеть заграждения, грозит от 30 лет заключения до смертной казни".
Длинный ряд бараков, в которых размещались санитарные части, был заполнен компьютерами, жёлтыми костюмами, скафандрами, сваленными в кучу и покрытыми мышиным помётом.
В городе было тихо. Ничто не избежало яростного опустошения: ни
У моря пришлось перебираться через баррикады мебели и мусорных баков, на которых развевались потрепанные клочки чёрных флагов. Казалось, никто не спасся, а если и спасся, то их уже здесь не было. Собак и кошек тоже не было. Единственным живыми существами были какие-то зелёные насекомые, которые своими лапками лезли в лицо и волосы.
Пьетро шёл и держал за руку Астора, который, потеряв дар речи и покусывая пальцы, смотрел широко раскрытыми глазами на обгоревшие трупы. Анну не покидало ощущение, что они тут чужие. Будто город не мог отделаться от горестей своих обитателей, и единственное, что ему хотелось, – это забыться. Но природа изо всех сил пыталась погрести его под собой. Трава тускло росла среди трещин в асфальте, вьющиеся растения неуверенно ползли между кирпичами, саженцы были слабыми и жалкими, будто укоренились в земле, залитой ядами. Даже плющ, который рос повсюду, сплетая жалкие зелёные простыни на остатках мира Взрослых, здесь был похож на тощие плети с желтоватыми смятыми листьями.
Набережная превратилась в палаточный городок, который за четыре года покрылся толстым слоем пластика, ткани и картона – твёрдым и нерушимым. Тут больше не осталось ничего интересного ни для чаек, ни для крыс. На площадях лежали груды тел, а в братских могилах – трупы, засыпанные известью. Порт сгорел при пожаре, настолько прожорливом, что расплавились даже железные ворота, а доки превратились в почерневшие дворы. Остались стоять только краны и штабели ржавых контейнеров. Пара кораблей лежала на боку, как выбросившиеся на берег горбатые киты.
Когда они остановились перед огромным спортивным магазином, тёмным, как преддверие ада, Анна не удержалась:
– Здесь нет твоих кроссовок.
Пьетро помолчал минуту, потом сказал:
– Уходим.
Ночевали они в театре Политеама. В фойе стояли какие-то бочки, коробки из-под лекарств, капельницы и койки. Над кассами кто-то нарисовал череп с фиолетовыми глазами.
Театр Политеама в Палермо
Они раздвинули плотные бархатные шторы, и луч света скользнул по красным креслам, блеснул на позолоченных колоннах сцены, покрытых пылью люстрах и фресках выскакивающих из темноты безудержных лошадей. Стая голубей взлетела в темноту, со всего размаху ударилась о большой синий купол и попадала между рядов партера.
Астор, вцепившись в руку сестры, спросил:
– Что это за место?
Анна не знала точно, но ответила:
– Сюда приходили приличные люди. Мама тоже приходила сюда, в красивой юбке и туфлях на высоком каблуке, – она посветила фонариком на сцену, где по-прежнему стояли декорации. – А здесь другие танцевали и рассказывали истории.
Голодные, они переночевали в одной из лож
Анна проснулась первой. Пьетро и Астор растянулись на стульях, как молодые вампиры. Она оставила им записку с просьбой подождать её снаружи.