Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала
Шрифт:
Иными словами, финское руководство активно включилось в игру, которую вели великие державы. Позицию Запада в Хельсинки явно учитывали. Опираясь на неё, Финляндия проводила линию, игнорировавшую интересы СССР в Балтийском регионе. Однако такой подход не только не менял мнение Молотова, а лишь усугублял его подозрительность. Как докладывал в начале июля советскому руководству нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия, «Германия прилагает все усилия к привлечению на свою сторону Финляндии»[336]. При этом Финляндия явно давала для таких выводов соответствующий повод. Её отношения с Германией летом 1939 г. отнюдь не были заморожены. По мнению немецкого профессора Манфреда Менгера, «военные контакты между Берлином и Хельсинки функционировали безупречно и с неослабной интенсивностью»[337].
Разумеется, Берлин не собирался быть пассивным наблюдателем происходивших переговоров в Москве. Понимая, что готовящийся союз европейских стран будет направлен именно против него, рейх в противовес этому предложил малым странам Европы заключить с ним договоры о ненападении. Такое предложение получило и финское правительство. Причём, поясняя выдвинутую инициативу, немецкая сторона прямо указывала на то, что здесь «вопрос стоит не о гарантиях, а о договоре о ненападении»[341], проводя чёткую параллель с тематикой московских переговоров.
Однако Финляндия все же решила отвергнуть эту инициативу. В Хельсинки объяснили, что «не чувствуют угрозы со стороны Германии»[342]. Своим же дипломатам финское руководство пояснило, что принятие германской инициативы поставило бы страну в сложное положение, поскольку тогда «Финляндии было бы трудно отказаться от альтернативных предложений»[343]. Эту позицию 6 июня уже официально озвучил Эркко. Он заявил, что «Финляндии нужно относиться к каждому государству, которое… намерено предоставлять так называемую помощь, задумываясь, необходима ли ей эта гарантия» [344]. Реалистически так можно было ставить вопрос при условии, если германская агрессия не рассматривалась как угроза для государства и ситуация в Европе не менялась. Тем не менее на следующий день это же мнение выразил и президент Финляндии Кёсти Каллио[345].
Утверждения высших государственных деятелей Финляндии носили превентивный характер, превращая финскую проблему в одну из центральных на англо–франко–советских переговорах[346]. Учитывая это, в Москве вынуждены были официально отреагировать. В передовой статье в «Правде» подчёркивались существующие в СССР твёрдые намерения включить в список государств, которым предлагается помощь, Финляндию, Эстонию и Латвию[347].
Тем временем английские политики и военные, наоборот, позволяли себе демонстрировать благосклонное отношение к взглядам финского руководства. Наиболее ярко это проявилось в ходе визита в Финляндию английского генерала Уолтера Кирке[348]. На приёме, организованном 18 июня в финской столице, он прямо заявил, что «в Англии каждый относится с самым искренним пониманием позиции», которую занимает Финляндия[349]. Данные слова, как заметил историк Макс Якобсон, «усилили веру, что Англия не изменяет Финляндии на московских переговорах»[350]. В ответ на это финское руководство, демонстрируя предельную открытость, организовало Кирку посещение военных объектов у границы с СССР на Карельском перешейке[351].
С другой стороны, на Западе также видели, что «вопрос о гарантиях для Балтийских стран по–прежнему рассматривается СССР как фундаментальный»[352]. Более того, 29 июня в «Правде» опять появилась статья, подписанная 1-м секретарём Ленинградских обкома и горкома ВКП(б), секретарём ЦК ВКП(б) Андреем
В Англии и Франции, естественно, все это не могли не учитывать. Там отнюдь не хотели, чтобы начавшиеся в Москве переговоры были быстро «похоронены» из–за «Балтийского вопроса». Также не в интересах англичан и французов было подталкивать Финляндию в сторону германского лагеря. Поэтому на рубеже конца июня — начала июля Лондон и Париж уточнили свою тактику. Выражая финскому руководству своё «понимание» его позиции, англичане и французы начали проявлять большее стремление развеять имевшиеся в Хельсинки подозрения. Они разъясняли, что под гарантиями имеется в виду отнюдь не одностороннее их осуществление лишь одним Советским Союзом[354]. Иными словами, твёрдая позиция Москвы заставляла западную сторону оказать на Финляндию определённое давление в пользу Советского Союза.
1 июля английский и французский послы в Москве официально вручили Молотову новый проект трехстороннего соглашения о гарантиях. В нем присутствовала отдельная, секретная часть. Именно в ней оказался перечень стран, которым три государства готовы были предоставить соответствующие гарантии. В их числе была и Финляндия[355].
Подобный ход развития событий указывал на соответствующий «прорыв» в ходе московских переговоров. Запад фактически официально признал существующую военную опасность для СССР, которая могла исходить с Балтийского региона. Естественно, Молотов уже 3 июля поддержал данные предложения[356]. Однако одновременно с этим он выдвинул ещё одно положение. В проект соглашения вводилось понятие «прямой», а также «косвенной» агрессии. Причём под «косвенной агрессией», как было разъяснено в документе, следовало понимать «внутренний переворот или переворот в политике в угоду агрессору» в тех странах, которым предлагались гарантии[357]. В результате ставилась под контроль политика малых европейских государств со стороны СССР, Англии и Франции. А это значительно модифицировало характер готовящихся соглашений. Поиск решения вопроса о «косвенной агрессии» открыл новый раунд в московских переговорах.
«Косвенная агрессия»
Предложение обсудить необходимость учитывать проблему «косвенной агрессии» являлось отнюдь не бессмысленным вопросом. Именно таким образом, не применяя вооружённые силы, Германия при молчаливом согласии Запада смогла присоединить к себе в марте 1938 г. Австрию. Также, во многом опираясь на пронацистские силы, Берлин пытался решить с Чехословакией так называемую Судетскую проблему. Естественно, в СССР не хотели повторения подобного сценария в пограничных с Советским Союзом государствах.
Безусловно, это касалась и Финляндии, где явно не скрывали существующие предпочтения. Тогда из Хельсинки достаточно твёрдо заявляли, что Финляндия «будет до последнего противостоять тому, чтобы Россия получила согласие. вмешиваться в её внутренние дела», а если «западные страны дадут этому ход», то Финляндии «придётся сделать выбор между Коминтерном и нацизмом»[358]. Показательным в данном случае стало ещё и то, что Ирье–Коскинен весьма недвусмысленно заметил английскому послу, что «время покажет, с какой стороны надо просить помощь»[359].
В целом фактов, позволяющих предположить прогерманский сценарий, по которому могла последовать Финляндия, становилось все больше. 29 июня, накануне выдвинутой Молотовым идеи о «косвенной агрессии», в Финляндию прибыл начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал артиллерии Франц Гальдер. Совершая «тур» по Прибалтике, он переехал в Хельсинки из Таллина, где, как тогда сообщали финские дипломаты, конкретно «обсуждались военно–политические вопросы» и проблемы эстонской «политической ориентации»[360]. Естественно, в финской столице эти вопросы тоже были самыми важными[361].