Антология осетинской прозы
Шрифт:
Наконец подъем кончился. Они оказались на широком, чуть покатом плоскогорье, сплошь покрытом ровным зеленым ковром — тысячелистником. Вдали, где поле постепенно уходило в гору, темнел кустарник, а еще выше, за перелеском, — густой лес, увенчанный пепельно-палевыми скалами с сахарными головами снежных шапок. Чуть левее — вознесся уступчатый Кариухох, извечный страж ущелья.
Батрби, захваченный красотой местности, повернулся кругом, придерживая шапку рукой. Дух захватывало от величественной
Батрби присвистнул.
— Ну и ну. Я думал, свет мой Залухан, один наш Назикау в мире такой, а? Оказывается… Оно, конечно, не то, чтобы перещеголяли наши места, но, клянусь, здорово!
— А пастбища какие! А чистые, холодные ключи! — подхватил Афако. — И лес под боком. А земля — сама мечта!
Он прошел за куст орешины, набрал там в небольшую клеенчатую сумочку земли и, вернувшись, близко поднес ее Батрби:
— Ты потрогай, помни между пальцев. Какой чернозем! Хоть сейчас ешь с чуреком!..
Батрби растер на ладони жирный, пахнущий разнотравьем, сыроватый комок земли и довольно крякнул:
— Да, земля отменная.
— Я отвозил уже пробу во Владикавказ. С того, дальнего конца. Повезем еще. И воды ключевые исследуем. Кашу маслом не испортишь. Ну, как, правильно я говорю, дочка? Нравится тебе здесь? Женский вкус — не последнее слово в этом деле… — Афако чуть заметно улыбнулся, оборачиваясь к Залухан. Та смутилась от неожиданного вопроса, но утвердительно кивнула головой.
— Ну и чудесно. Тогда — в путь.
Как это бывает в горах, ночь подступила сразу — сумерек почти не было. По обрывистой дороге, вдоль колючих кустов акации и терновника, поднимая клубы пыли, в село мирно втягивалось стадо. Запахло коровьим пометом, парным молоком, дымом…
В домах уже зажигали огни, когда путники, объезжая лениво плетущихся животных, проехали по пустынной улице. Отбиваясь от яростно наседавших собак, постучали у дома с высокими полуовальными воротами в массивной стене из серого тесанного камня.
Парадную дверь открыл мальчик лет четырех с большими грустными глазами на слегка удлиненном лице.
Увидев всадников, он удивленно уставился на них.
— Ну, здравствуй, молодец, — сказал Афако, слезая с коня.
— Я не молодец, я Костик, — обиженно протянул карапуз.
— А еще дядя, Костика не знает! — улыбнулся Батрби.
— Дома есть кто?
— Дада уехал. А нана корову доит. Вы кто? — растягивая слова, проговорил мальчик, не двигаясь с места и продолжая разглядывать всадников. — Вы абреки?
— Ах ты карапуз, своих не признаешь? — Афако потрепал его вихрастые темные волосы, а Батрби
Навстречу им шла хозяйка дома — невысокая, краснощекая молодая женщина с темной косынкой на голове.
— Кто там, Костик?
Поставив на скамью эмалированное ведро с парным молоком, близоруко поглядела на гостей и вдруг всплеснула руками:
— Господи, вот неожиданность. Как с неба!..
— Мирных и приятных вам гостей, дорогая сноха, — Афако пожал влажную натруженную руку невестки, улыбнулся в усы. — Ну, что, не ждали?
— Как вы доехали-то? По такой дороге… О господи, господи… А Залухан, бедной, досталось, наверное, больше всех… Ой, да что же мы стоим? Проходите в комнату.
Тем временем Залухан степенно подошла к стоящим в сторонке Костику и его сестре Луарзет и, немного смущаясь, протянула гостинец.
— Что это? — недоуменно уставились те на глиняный горшочек, старательно обернутый зеленой салфеткой.
Посапывая и кряхтя, Костик быстро развязал узелок. Под желтоватым, пожухлым листом тыквы ярко рдела малина. Крупная, усато-волосатая, приятно пахнущая, аппетитная.
— О-о! Это все мне? — Костик хотел прикрыть горшочек листом. Но Луарзет, недолго думая, запустила руку и захватила полную горсть.
Через минуту, примостившись в дальнем углу на старенькой кушетке, они за обе щеки уплетали вкусные ягоды.
— Сколько ребенку надо, — с умилением глядя на счастливых ребят, задумчиво сказал Батрби. — Когда сошел с коня, таким был усталым. А вот увидел, какую радость доставил малышам нехитрый гостинец, и усталость словно рукой сняло. Удивительные создания — дети!..
Переночевав, Афако, Батрби и Залухан двинулись дальше, в город. Их провожали Костик и Луарзет. Дети вышли за ворота и все просили гостей поскорее вернуться.
— Будем ждать! — кричали они на прощанье.
Гости вернулись из города лишь на четвертый день. Привезли детям обновки — черные туфельки на низких каблуках — и гостинцы: пряники, халву в блестящих баночках и леденцы.. Афако и Батрби были возбуждены, радостны. Вспоминали подробности разговора в облисполкоме.
— Одного я боюсь, Батрби. Не нашлись бы у нас мудрецы, отговорщики…
— Неблагодарность — не такой уж частый подарок у нас в горах… Вроде, не для себя стараемся…
Афако остановился напротив, посмотрел испытующе.
— Ты-то сам как? Положа руку на сердце…
— Разрази меня гром, я за куыфауский надел.
— Искренне?
— Клянусь! Остается повторить лишь мудрые твои слова: это и Назикау — и не Назикау, и плоскость — и не плоскость. Одним словом, баран тоже будет целый, волк тоже будет сытый.