Антология осетинской прозы
Шрифт:
— Если приглашаешь от души, мы зайдем, иначе — вернемся обратно. Извини меня, Бека, но я привык к откровенности.
Бека со вниманием слушал гостя, не вступая в спор: поскольку Казбек по возрасту был старше, хозяин не имел права упрекнуть его в несправедливости. Сона насмешливо улыбнулась — ее потешали эти дедовские церемонии. Бека метнул на нее колючий взгляд и сказал со всем радушием, на какое был способен:
— Оставьте эти разговоры, Казбек. Я слишком мало значу рядом с вами. Если вы не держите на сердце зла против меня, то окажите милость, войдите
Гости вместе с хозяином направились к дому.
— А ведь я хотел увидеться с вами, Казбек, — на ходу говорил Бека, едва поспевая за гостем. — В ночь под воскресенье мой дом посетит радость…
— Радость и горе ходят рука об руку, — не обращаясь ни к кому в отдельности, а как бы отвечая своим мыслям, заметил Казбек.
«Зачем они пришли? — насторожился Бека. — У меня нет детей, которые учились бы в школе. Или они хотят сообщить что-то, позорящее моих будущих родственников? Слишком поздно. Отрезанный палец не прилепишь обратно». Смутно Бека догадывался, зачем пожаловали к нему сослуживцы дочери. Ну что ж, он готов их выслушать. Никто не посмеет упрекнуть его в незнании приличия.
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие гости! — приветствовала входивших Фаризат с таким видом, точно появление их явилось для нее полной неожиданностью. Она успела надеть нарядное платье и теперь заботилась об одном: не сболтнуть бы по простоте такого, за что образованные гости могли бы ее осудить.
Казбек и хозяин сели к столу, а Сона отошла к окну.
— Какой счастливый ветер принес вас к нам? — отважно обратилась к ней Фаризат. — Если бы вы знали, Сона, как приятно видеть у себя таких гостей.
— Дело к вам есть, потому и пришли, — ответила Сона без улыбки, чем и повергла хозяйку в замешательство. «Может, я не так сказала? — подумала она. — А молчать — и вовсе за дуру сочтут».
— Извините меня, Сона, а нельзя ли узнать, что за дело?
— Об этом скажет Казбек.
«Да и впрямь будто разума лишилась, — ругала себя Фаризат. — Первое слово о деле принадлежит старшему».
А вслух сказала:
— Ваша правда, девушка. Я ведь почему? За Уарзету боюсь. Головы не поднимает дочка последние дни. Вот из школы время вернуться, а ее все нет и нет…
— У нее, наверное, дополнительные занятия.
— А, ну тогда слава богу.
«С этой Сона не разговоришься. Слышно, в школе она всей молодежью руководит. Должно быть, так оно и есть. Уж больно строга…»
И Фаризат замолчала, устроившись в своей любимой позе, — засунув руки под мышки и опустив голову на грудь.
К этому времени начавшийся между хозяином и гостем степенный разговор о вреде курения благополучно подошел к концу. Бека закурил и начал оглядываться по сторонам, точно впервые очутился в этой комнате. Казбек кряхтел и покашливал с таким сосредоточенным видом, будто только для прочистки горла и пришел сюда. Каждый ждал, что о деле заговорит другой. Собственно, Бека, как младший, обязан был задать вопрос. Но он упорно молчал. Тогда начал Казбек.
— Значит, ты хотел меня видеть?
— Да.
— Ну
Шутка оказалась кстати — все засмеялись, и возникшая было натянутость исчезла.
— И уж коли я пришел, — продолжал Казбек, — то выкладывай, дорогой, зачем я тебе понадобился?
— Разговор впереди, — любезно усмехнулся хозяин, — а пока, ну-ка, жена, подай нам по стопочке да закусить. Кормим одними словами дорогого гостя, недаром у него в горле першит. И вы, Сона, садитесь, зачем стоять?
Сона сухо поблагодарила и села поодаль от стола.
— Ну, ну, слушаю, — сказал Казбек, обеими руками отмахиваясь от серо-сизых облаков табачного дыма.
— С Алдатовыми хотим породниться, — Бека взглянул на гостя. — Вы об этом, наверное, уже слышали?
— Как же, слышал.
— Ну и вот… я хотел попросить вас оказать нам честь… Как человек почтенный… и опять же дочь работает под вашим руководством… словом, представлять нашу семью при помолвке, значит, в ночь на воскресенье.
— Вот зачем я тебе нужен!
— У вас, конечно, ответ готов: нет времени.
— Почему же? Время есть.
— Значит, согласны?
— Нет, Бека. Дело это мне не по душе.
— Понятно… Вам замужество Уарзеты невыгодно. Думаете — бросит учительствовать? Так ведь?
— Ошибаешься, Бека. Уарзета — моя бывшая ученица и одна из лучших учительниц школы, — я бы только порадовался ее счастью. Но ты готовишь для нее горе. И мы — я и вот Сона, наш комсорг, — пришли тебе это сказать. Если не желаешь слушать, можешь попросить нас убраться вон из твоего дома.
— Я никогда не поступал с гостями несправедливо, — глухо возразил Бека, пряча глаза.
— Тогда слушай. Все товарищи Уарзеты по работе и комсомольская организация против того, чтобы ты выдавал дочь замуж за Мухарбека Алдатова.
— Хотелось бы знать — почему?
— Об Алдатовых мы не можем сказать ничего плохого. Напротив… Сестра Мухарбека заняла первое место в весеннем соревновании. Но будь они все хоть героями труда — это не меняло бы дела. Уарзета не любит человека, которого ты навязываешь ей в мужья. Ты назначил в ночь на воскресенье помолвку, хотя хорошо знаешь, что дочь твоя не желает выходить замуж. Для нее эта помолвка — надругательство, оскорбление. Как же ты, отец, можешь допустить такое?
— В наше время девушек насильно замуж не выдают. Это отсталость, пережиток, — не стерпев, сердито выпалила Сона.
Лицо Бека побагровело. Много колючих слов, не дрогнув ни единым мускулом лица, мог он выслушать от мужчины. Но чтоб женщина встревала в его дела… Да еще так бесцеремонно… Бека едва удержал готовую сорваться с языка гневную отповедь…
— Да, — сказал он почему-то по-русски и забарабанил по столу, давая себе время, чтобы успокоиться. Но раздражение уже подняло змеиную голову и слышалось теперь в каждой его фразе. — В старое время я даже разговаривать бы не стал о таких вещах! Осетины мы или кто?