Антология осетинской прозы
Шрифт:
Тамара села.
— Что же вы предлагаете? — спросила Бабуца, взволнованная услышанным.
— Я… я не знаю, — вновь поднявшись, проговорила Тамара. — Но если… но если мы, коллектив учителей, не вмешаемся в это дело, то мы лишим себя морального права воспитывать советских ребят…
— Молодец, — сказала Бабуца, явно любуясь ею. — Ты очень правильно и точно выразилась. А как думает директор?
Казбек встал, надел очки, хотел что-то сказать, но скрипнула дверь — в учительскую вошел высокий худощавый человек — секретарь райкома комсомола Гагудз. Из кармана его пиджака торчала газета. У него была привычка вынимать ее во время разговора и теребить в
— А вот и комсомольский вождь! — не без колкости воскликнул директор. — Ну-ка, дорогой, проходи, проходи сюда, тебя-то нам и надо!..
Гагудз достал газету.
— Что это вы так строго со мной? Что-нибудь случилось?
— Если бы случилось, не о чем было бы разговаривать. Но может случиться весьма скверная и неприятная история, если мы с вами не воспрепятствуем.
— Слово любит ясность, — с улыбкой заметил Гагудз.
— Ты прав, — сказала Бабуца. — Мы только что узнали об одном позорном факте. Учительницу Уарзету Зактаеву, комсомолку, отец насильно выдает замуж за нелюбимого человека.
Гагудз хлопнул газетой по колену.
— Я это знаю, потому и пришел сюда. Мы в райкоме полумили заявление, в котором Зактаева все подробно описывает. Кстати, из заявления видно, что о положении Уарзеты хорошо осведомлена секретарь школьной комсомольской организации. Чем, Сона, вы помогли своей подруге? — обратился Гагудз к тоненькой, бойкой на вид девушке.
— Личным сочувствием, — не выдержав, с горькой иронией бросила Тамара и отошла к окну.
Сона смутилась, но только на миг, и тут же нашлась.
— Мы запланировали вынести этот вопрос на обсуждение комитета.
— Точно так же поступает моя квартирная хозяйка, — сказал молодой учитель математики, признанный остряк. — Она день и ночь планирует, как ей приготовить вкусный обед. И плита у нее жаркая, и продукты налицо, а я до сих пор ее обедам предпочитаю консервы.
Сона покраснела и метнула на оратора уничтожающий взгляд.
Гагудз привык к решениям конкретным и определенным. Он сказал:
— Я думаю, надо сделать так. Вы, Казбек, от имени учителей, а Сона — от имени комсомольской организации сегодня же должны поговорить с отцом Уарзеты. Постарайтесь сделать так, чтобы этот старозаветный самодур отказался от своих нелепых требований. Вы, Казбек, человек авторитетный, вам это будет не трудно.
— Тебе тоже не мешало бы сходить, — заметила Тамара.
— Да, почему бы тебе не присоединиться к нам? — подхватил Казбек.
— Вы, товарищи, плохие стратеги, — улыбнулся Гагудз. — Полководец никогда не бросает всю армию в лоб. Часть войск он оставляет в резерве, часть посылает в обход флангов неприятеля. Так ведь?
Все засмеялись.
— В общем, товарищи, райком сделает все, что может. У нас есть заявление Зактаевой, по нему мы примем меры. Значит, договорились. Тогда я иду в колхоз. К тебе, Сона, загляну вечером — узнать о результатах визита. До свидания, товарищи.
Гагудз сунул в рот сигарету и вышел.
Казбек о чем-то вполголоса переговорил с Бабуцой и поднялся.
— Ну что ж, друзья, нам тоже нет нужды задерживаться. Совещание считаю законченным.
Комната опустела. Остались лишь Сона с Тамарой и Казбек.
Звонок возвестил окончание занятий. В коридоре послышался топот ног, громкий смех, веселые голоса…
Косые лучи вечернего солнца освещали верхушки тополей. Облака на вершинах гор напоминали клубы дыма, обагренного пламенем. Из ущелья сквозило прохладой, чуть
— О, проклятая тварь! — придя в себя, завопила она. — Ты отрезала мне счастливую дорогу, ты хочешь накликать на меня беду! Да сожжет тебя молния, ниспосланная всевышним, да развеет ветром твой пепел!..
Когда запас проклятий был исчерпан, старуха бросила через плечо щепотку земли, прошептала молитву и не без опаски отправилась дальше.
Следом за нею шли Казбек и Сона. Девушку рассмешили манипуляции старушки. Казбек, наоборот, хмурился и недовольно похмыкивал.
— Черт знает что! — ворчливо заговорил он. — В наше время быть такой суеверной — это просто безобразие. В сущности, поступки Бека и этой старухи — явления одного порядка. Когда, наконец, мы, осетины, от них избавимся!
— Ничего, Казбек, — поспешила успокоить его Сона. — Теперь такие вещи встречаются очень редко, а скоро исчезнут вовсе.
Казбек усмехнулся. С умным видом пичкать прописными истинами своего бывшего учителя?.. Или она считает, что от старости впал он в детство?
— Спасибо, Сона, — желчно проговорил Казбек. — Я так благодарен тебе за эту свежую оригинальную мысль.
Сона засмеялась.
Они поравнялись с домом Бека, вошли во двор. Хозяин, занимавшийся на огороде поливкой, заслышал скрип калитки и встретил гостей посреди двора. Он широко улыбнулся, вытер ладони о полы старенького бешмета и подал руку сначала старшему — Казбеку, затем Сона. В приоткрытую дверь дома выглянула Фаризат и тотчас же скрылась. В ее представлении Казбек был большим ученым человеком, начальником ее дочери, и она стеснялась предстать перед ним в будничной одежде. Может быть, он ненадолго?.. Поговорит с Бека во дворе и уйдет…
— Добрый день, — сказал Казбек, пожимая руку хозяину. — Ты оборотистый человек, Бека, если сумел в такое горячее время отлучиться с колхозного стана.
Бека таращил на гостя круглые совиные глаза, стараясь понять, хвалит Казбек или порицает. Не придя к определенному выводу, он ответил уклончиво, что, мол, работы, действительно, много, однако он на два дня отпросился у бригадира (да не переведутся шашлыки на его столе!) для устройства разных личных дел. Но, конечно, свой общественный долг он выполняет с честью, ибо это вопрос государственного значения.
Последние слова Бека произнес тоном непоколебимой правоты, лицо его приняло величественное выражение.
Однако он тут же спохватился и начал, согласно старинному ритуалу, сыпать привычными обкатанными фразами:
— Чем я отблагодарю всевышнего за ниспосланное мне счастье принимать у себя дома гостя, подобного вам, Казбек? Ведь я бы не посмел пригласить вас, потому что знаю — не пришли бы. Вы доставили мне великую радость! Прошу вас, войдите в мой дом!
Казбек смерил хозяина пристальным взглядом.