Антология осетинской прозы
Шрифт:
— А абреки?.. Они вот где у меня сидят, — Афако сделал красноречивый жест рукой.
— Абреки… Абрек не гора, вечно в Фарвджине стоять не будет. И вообще, волков бояться, в лес не ходить!
Поездка оказалась удачной во всех отношениях. После облисполкома Афако повел Залухан к врачу — местной знаменитости. Тот осмотрел колено девочки, подбодрил ее и обещал вылечить. В тоне врача было столько неподдельной веры в благополучный исход болезни, что Афако и Залухан вышли от него совершенно обнадеженные…
Из Хохгарона выехали затемно.
Залухан приткнулась к широкой спине Батрби, стянутой пропахшим табаком и потом черкеской, и, мерно покачиваясь в такт движения коня, всматривалась все еще сонными глазами в смутно проступающие очертания гор, в темнеющий и, казалось, тоже еще не проснувшийся лес.
Рядом, чуть впереди, ехал отец. Из-под копыт его коня временами вылетали пучки золотистых искр и, еще не успев родиться, тут же угасали, как звезды на светлеющем небе. Он часто оборачивался в ее сторону, но ничего не говорил. Она с растущей обидой в душе думала, недоумевая: почему отец опять не взял ее к себе, а посадил с Батрби? Она столько ждала, и ей так хотелось ехать с ним! Ехать, обхватив его сзади крепко-крепко своими ручонками и прижавшись всем телом к его теплой и родной спине.
Иногда ее окликал Батрби. В его густом, рокочущем голосе ей слышалась поддержка, участие.
— Ничего, девочка, приучайся. Вот потрясешься весь день на лошади — чурек покажется сахаром…
Да, не часто приходилось Залухан в ее двенадцать лет совершать такие путешествия! Она не совсем понимала происходящее: зачем отец вместе с дядей Батрби пустились в этот трудный, опасный путь? Лишь из отрывочных разговоров старших можно было понять, что они собираются переехать всем селом на равнину. А как же Назикау? Кому останется их дом? Кто побежит босиком навстречу тугому, озорному ветру? Кто будет на заре ходить в лес за малиной, черникой, брусникой? Кому останутся высокие, высокие сосны со смолистой корой и разлапистыми ветками?
Маленькое сердечко ее сжималось от этих тоскливых мыслей, и она начинала ерзать.
— Тебе, что, неудобно, Залухан? — тут же окликал ее Батрби, осторожно, по-отцовски ощупывая и похлопывая по боку свою маленькую спутницу. Но она, потупясь, молчала, захваченная своими невеселыми мыслями, и только кивала головой, еле сдерживая слезы.
Рассвело. Впереди показался поворот на Куырфау. Дорога все еще была разбита, но река уже угомонилась, и объезжать залитые прежде низины не пришлось.
— Кажется, миновали это проклятое место, — облегченно сказал Батрби, озираясь по сторонам.
Не успел он докончить фразу, как из леса выехали три всадника с винтовками наперевес. Что-то крикнув, подскакали, преградили дорогу. Залухан, прижавшись к Батрби, испуганно смотрела на странных и страшных лесных людей, на их закутанные башлыками головы, опоясанные пулеметными лентами фигуры, и щемящее чувство тревоги охватило ее.
— Это беззаконно, — услышала она
— Что же вы делаете? Пожалейте хоть больную девочку! — взывал к их совести Батрби.
— Сходите с коней и убирайтесь, пока не поздно! — прикрикнул один из абреков, горбоносый. — Благодарите бога, мы сегодня добрые, а то бы пощекотали вам бока!
Бандиты подхватили коней под уздцы. Афако загородил им дорогу.
— Тогда ведите и меня заодно. К вашему старшему.
— Это зачем же?
— В придачу к коням…
Бандиты переглянулись. Горбоносый мотнул головой:
— Проходи вперед.
Отец обернулся к Батрби.
— Не беспокойся. Отведи девочку вон под то дерево и жди.
Залухан бросилась к отцу, обхватила его колени.
— Дада, не ходи, они убьют тебя!
— Что ты, дочка, на что я им нужен?..
Она вцепилась в него, прижалась дрожащим телом, зарыдала.
— Дада, не ходи, они страшные!
— Успокойся, Залухан. Будь умницей, ты же у меня смелая. Вытри глаза и жди. Я скоро.
Залухан смахнула рукавом слезы и послушно, отошла к Батрби.
Часа через два он вернулся, ведя в поводу коней. Удивлению Батрби и Залухан не было конца. Афако ничего не стал объяснять, лишь коротко бросил: «Потом», и они вновь двинулись в путь. Только когда впереди показался Дурджын и Батрби вдруг воскликнул: — «Гляди, Афако, бревна навели! Чудеса да и только…» — он довольно хмыкнул, радостно сверкнул глазами.
— Вот я и выиграл!..
Батрби недоуменно посмотрел на него.
— Да, да, я выиграл спор.
— Спор?
— Очень важный. В жизни никогда ни на что не спорил, не люблю, а тут вот взял и выиграл.
И он объяснил, наконец, в чем дело.
…Главарь абреков сделал удивленное лицо, когда Афако вышел из-за кустов к их стоянке в сопровождении трех всадников. Перебросившись с горбоносым несколькими словами, он нахмурился, досадливо бросил вполголоса:
— Ослы длинноухие, нашли кого грабить…
Афако позвали под огромную, с густой кроной чинару, увешанную оружием, какими-то бурдюками, фляжками и другим походным снаряжением. Чуть в стороне, на трех закопченных да черноты камнях, варилось в большом медном котле мясо. Возле соседнего дерева валялись на траве голова, ноги и шкура недавно разделанного двух- или трехгодовалого бычка.
За скалой виднелась большая поляна, где паслось множество коней. Оттуда доносились приглушенные голоса и частое ржание, но движения особого не было. Под деревьями отдельными группами сидели и полулежали вооруженные люди. Заросшие, одичалые, смотревшие вокруг налитыми кровью волчьими глазами.
У Афако мурашки пробежали по коже от одного их вида.
Главарь снял с дерева бурку, свернул вдвое, бросил на сколоченную из жердей скамейку и с неожиданной вежливостью пригласил:
— Прошу. Вы горец, за скромность приема, надеюсь, не осудите. Такие уж времена.