Антология сатиры и юмора России XX века. Том 17

Губерман Игорь Миронович

Во мне смеркаться стал огонь; сорвав постылую узду, теперь я просто старый конь, пославший на хер борозду. Сегодня ощутил я горемычно, как жутко изменяют нас года; в себя уйдя и свет зажгя привычно, увидел, что попал я не туда. Ловил я кайф, легко играя ту роль, какая выпадала, за что меня в воротах рая ждет

рослый ангел-вышибала. Зачем под сень могильных плит нести мне боль ушедших лет? Собрав мешок моих обид, в него я плюну им вослед.

ЛЮБВИ ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ,

ЕЕ ПОРЫВЫ — РУКОТВОРНЫ

Мы всякой власти бесполезны и не сильны в карьерных трюках, поскольку маршальские жезлы не в рюкзаках у нас, а в брюках. Не раз и я, в объятьях дев легко входя во вдохновение, от наслажденья обалдев. остановить хотел мгновение. А возгораясь по ошибке, я погасал быстрее спички: то были постные те рыбки. то слишком шустрые те птички. Я никак не пойму, отчего так я к женщинам пагубно слаб; может быть, из ребра моего было сделано несколько баб? Душа смиряет в теле смуты, бродя подобно пастуху, а в наши лучшие минуты душа находится в паху. Мы когда крутили шуры-муры с девками такого же запала, в ужасе шарахались амуры, луки оставляя где попало. Пока я сплю, не спит мой друг, уходит он к одной пастушке, чтоб навестить пастушкин луг, покуда спят ее подружки. Всегда ланиты, перси и уста описывали страстные поэты, но столь же восхитительны места, которые доселе не воспеты. Из наук, несомненно благих для юнцов и для старцев согбенных, безусловно полезней других география зон эрогенных. Достану чистые трусы, надену свежую рубашку, приглажу щеточкой усы и навешу свою милашку. Погрязши в низких наслаждениях. их аналитик и рапсод, я достигал в моих падениях весьма заоблачных высот. Вот

идеал моей идиллии: вкусивши хмеля благодать и лежа возле нежной лилии, шмелей лениво обсуждать. Я женских слов люблю родник и женских мыслей хороводы, поскольку мы умны от книг, а бабы — прямо от природы. Без вакханалий, безобразий и не в урон друзьям-товарищам мои цветы не сохли в вазе, а раздавались всем желающим. Всем дамам нужен макияж для торжества над мужиками: мужчина, впавший в охуяж, берется голыми руками. Я близок был с одной вдовой, в любви достигшей совершенства, и будь супруг ее живой, он дал бы дуба от блаженства. Не знаю слаще я мороки среди морок житейских прочих, чем брать любовные уроки у дам, к учительству охочих. Являют умственную прыть пускай мужчины-балагуры, а бабе ум полезней скрыть — он отвлекает от фигуры. Даму обольстить не мудрено, даме очень лестно обольщение, даму опьяняет, как вино, дамой этой наше восхищение. Соблазнам не умея возражать, я все же твердой линии держусь: греха мне все равно не избежать, так я им заодно и наслажусь. Хоть не был я возвышенной натурой, но духа своего не укрощал и девушек, ушибленных культурой, к живой и свежей жизни обращал. Одна воздержанная дама весьма сухого поведения детей хотела так упрямо, что родила от сновидения. Любой альков и будуар, имея тайны и секреты, приносит в наш репертуар иные па и пируэты. Те дамы не просто сидят — умыты, завиты, наряжены, — а внутренним взором глядят в чужие замочные скважины. Когда земля однажды треснула, сошлись в тот вечер Оля с Витей; бывает польза интересная от незначительных событий. Бросает лампа нежный свет на женских блуз узор, и фантики чужих конфет ласкают чуткий взор.