Антон и Зяблик
Шрифт:
– Дура! Так и век твой пройдет, в девках останешься!
Василек залез на колени к Нине, угрюмо смотрел на Васильевну, сопел.
– Пускай замуж не выходит.
– А почто ей замуж не выйти? Может, ты возьмешь?
– Пускай за меня идет.
– Так ты же маленький.
– Маленький, а подрасту, большой буду.
– Так Нина старухой станет.
– Не станет, - сказал Василек, - она завсегда такая будет.
– Спасибо тебе на добром слове.
– Нина потрепала его по щеке.
– Иди-ка лучше во двор, прохладись,
Когда Василек убежал, Васильевна сказала сурово:
– Ты, Нинка, не больно малого приучай. Смотри тут за ним, корми, а сама носится по свету, как чумовая. Бабы-то мне на базаре всякое говорили…
– Не зову я его, сам бегает. На кой он мне…
На другой день пришла бабка из Жуковки. Ходила по всей деревне, плакала, искала беглеца.
– Не у вас тут Вася-то наш? Вот ить беда: дочка уехала, на меня свалила, а с ним горе одно. Случись чего с мальчонкой, я буду виноватая. Люди сказали - посмотри у Пылаевых…
Василек, завидев бабку, спрятался на сеновал, а бабка сидела в избе, причитала, жаловалась на соседей, на колхозного председателя, на дочь, на внуков, а наговорившись досыта, стала собираться.
– Ну, так я на вас в надежде, - сказала она, прощаясь.
– Да что с ним сделается, - махнула Васильевна рукой.
– И так тут цельными днями пропадает.
Когда бабка ушла, Василек выбрался из своего убежища, нашел своих дружков-приятелей и гонял по деревне до самой ночи.
Дня через три наутро прикатил домой Павел. Приехал один, без Полины - та еще в городе оставалась кое-чего прикупить. Бросил бульдозер во дворе - и к Пылаевым.
Вошел в избу - тихо. Взрослых нет. Василек сидит за столом, язык прикусил, рисует что-то на белой картонке.
– Здравствуй, сынок!
Василек оглянулся, похлопал глазами - и снова к картонке.
– Один, значит?
– спросил Павел и присел на лавку. Слегка удивился встрече такой, но виду не подал, достал папиросу.
– Как тебе тут? Ничего?
– Я сейчас… - Василек оглянулся и снова к картонке.
– Дорисую теремок, а то Нина придет…
Привстал Павел, глазом кинул за плечо Василька - что он рисует там? Домина в три этажа, в окошках человечки, кошки, птицы. Эк его! И когда только научился? Оглядел Павел избу. Полевые букеты по окнам, на стенах березовые охапочки, дух от них легкий и чистый. Его бы Полину сюда, подумал он. Углы барахлом бы забила, духоту развела. А эта чудная какая-то, безгрешная.
В сенях послышались шаги. Василек - швырк табуретку в сторону, бросился к двери, чуть Нину с ног не сбил.
– А я раньше-то кончил!
– и показал ей картонку, но тут же, забыв о ней, в сумку залез: чего там принесла?
– Ишь цапун рукастый!
– рассердился Павел и встал.
– Воли ему много даешь…
Нина оторвала от себя Василька и сумку всю отдала.
– Здравствуй, Паша, - сказала она и покраснела.
– Ничего, он меня слушается. Правда, Вася?
–
– Вот тут синица-певица, а тут дятел-работник. А кошка в клетке будет жить. Здесь у них столовая, а там кино показывают.
– А кто у них киномехаником?
– спросила Нина.
– Кто?
– наморщил лоб Василек.
– Яшка-козел.
Павел смущенно хмыкнул в кулак и снова присел на скамью. «Умеет она с ними, - подумал он и несмело оглядел Нину.
– И вообще ничего…»
Нина и Василек расселяли зверье в новом доме и о Павле совсем забыли. А он докурил папиросу, встал и тихо вышел во двор. Потрогал привалившийся плетень и в сарай заглянул. «Помочь бы надо, - подумал он.
– Сама ничего не попросит».
Вечером из города вернулась Полина. Заглянула сперва в Жуковку, к матери, там и Павла застала - дрова теще колол.
– А где Вася наш?
– спросила она, оглядывая двор.
– У Нинки. Сбежал от бабки.
– Чего это он удумал?
– А то и удумал. Скучно ему с вами, а у ней затейливость к ребятам.
– Это почему же «с вами»?
– Ты, поди, и минуты с ним не посидишь…
– Сам бы с ним посидел, - огрызнулась Полина и пошла в избу.
Старуха хлопотала у печи.
– Чем это вы, мама, внуку своему не угодили, что он сбежал от вас?
Мать всплеснула руками и присела на лавку.
– Доченька ты моя, плюнь в глаза, кто скажет чего…
Как начала, так и остановиться не могла: мол, так и этак ублажала мальчишку, ей и самой невдомек, отчего это вдруг убежал.
– Видела я эту Нинку, чтой-то не понравилась она мне, - покачала она головой.
– Глаз у нее недобрый, заманчивый. Слышь, бают на селе: Полина, дескать, мать никудышная, так он себе новую подыскал. Своих-то у нее нет, вот и греется.
В избу вошел Павел, остановился в дверях:
– Чего ты, мать, треплешь зря? Про какой глаз заманчивый?
– А ты в наш бабий разговор не встревай, - отмахнулась старуха.
– Не твоя забота.
– Тьфу ты, старая!
– сплюнул Павел и вышел, хлопнув дверьми. Последнее дело - связываться с тещей.
А бабка подступила к дочке и, бросив взгляд в окошко, задышала ей в самое лицо:
– Чего это он за нее заступается, а? Как думаешь?
– Ладно, мамаша, сама разберусь.
Павел ушел куда-то к дружкам, а Полина добралась до деревни одна. С бабами в пути повстречалась и на Нинку разговор навела. Ничего худого о ней не услыхала, однако все равно от темных подозрений тяжелело сердце. Домой к себе не зашла, а прямо к Пылаевым.
– Тут у вас мой?
– спросила она, не глядя никому в глаза.
Василек был в горнице, все сидели за самоваром и пили чай. Полина сняла с него полотенце, оглядела его, сытого да гладкого, и вывела из-за стола.
– Благодарствую на всем, - сухо сказала она и ушла.