Апостол Павел

Басле Мария-Франсуаза

Герой, ставший основателем Римской Церкви

Какими бы ни были последствия непрерывных процессов над Павлом, воспоминание о нем быстро исчезло из памяти римлян, что объясняется, наверное, немедленным распадом его группы. Впрочем, не было никаких предпосылок к тому, чтобы Павел сделался народным святым, — ни возвышенность его учения, ни суровость его посланий: Климент Римский свидетельствует о том, что даже основные темы его учения знали и понимали лишь частично [1172] . В первом Соборе Павла, воздвигнутом в Портах Остии, на месте его погребения проглядывают лишь некоторые незначительные детали, не дающие достаточного представления о древнейшем памятнике, воздвигнутом на месте его мученической смерти. Но в конце концов, римское искусство индивидуализировало его образ, хотя и гораздо позднее, чем образ Петра [1173] .

1172

Смотри: К. Beyschlag. «Clemens Romanus und der Frunkatholizismus». Tubingen, 1956, 339–340. «Приторный паулинизм» пасторских посланий является также для некоторых

толкователей аргументом в пользу того, чтобы отнести их к апокрифическим писаниям (смотри: М. Саймон. «Тридцать лет исследований об апостоле Павле». Ktema, 3, 1978, 31).

1173

Об этих археологических данных смотри: М. Саймон. «Апостол Павел в похоронной христианской символике». MEFR, 50, 1933, 157–160, и обобщение Ch. Pietri. «Jam regnant duo apostolorum principes» в «Roma Christiana», II, Paris, 1976, 1537–1626.

Между вторым и четвертым веками Церковь Рима постепенно осознала роль своего основателя-мученика, введя в христианство культ героя смерти. В самом деле, всякий древний город закладывался вокруг могилы своего основателя, который способствовал сосредоточению общества, став его центром [1174] . В конце второго столетия христиане делали так: один священник, называемый Гаий, упоминает о «трофеях» (орнаментальное украшение) двух апостолов-«основателей» — Петра и Павла — одного в Ватикане, другого на дороге Остии; речь, конечно же, идет о памятниках, воздвигнутых на местах их погребения — совершенно классическое отождествление «трофея» с могилой [1175] . Для того чтобы почтить его «в языческих традициях» «как спасителя», художники снова написали или составили портрет Павла: эталон вместо портрета — в общем, достаточно банальный, — распространяемый Церквами Азии в конце второго столетия [1176] .

1174

Смотри: Ch. Pietri. «Roma Christiana», II, 1570. В Риме императорские мавзолеи имели, очевидно, ту же функцию.

1175

Гаий, о котором говорит Евсевий, «Церковная история», 2, 25, 6–7, и приводит дату: 199–217 годы; ведутся споры, были ли эти «трофеи» (орнаментальные украшения в виде различных эмблем и атрибутов) установлены на месте казни или на месте погребения, не обозначает ли даже такое указание, как трофеи, тело мученика по поэтической метафоре, но отождествление трофея с могилой намного более вероятно: смотри G.-Ch. Picard. «Римские трофеи». Париж, 1957, 500–501. Евсевий истолковывает трофеи, как могилы.

1176

Евсевий. «Церковная история», 7, 18, 4, который проявляет, впрочем, некоторую нерешительность в отношении этого культа образов. Другие образы указывали на святого Августина. Как пример, «Деяния Павла», 3, 3 (с. 237).

В четвертом веке в эпоху, когда начались обращения аристократов, при правлении Константина и его наследников, появился новый мотив, чтобы привлечь внимание к фигуре Павла — интеллектуала, который стал в то время символом христианской культуры, уже более расположенной к достоинствам язычников [1177] : почитание Сенеки, и то сильное впечатление, которое апостол, возможно, произвел на императорский двор, добавило последний штрих к композиции, первые наброски которой были сделаны в книге «Деяния апостолов» и «Пасторалях» [1178] . В четвертом веке Павел получил титул Magister Scientiae: как эрудит, он несет книгу и свиток нового Закона, который на отдельных изображениях торжественно поднимает вверх. Его образ становится как бы дополнением к фигуре Петра, но находясь неразлучно рядом с главой апостолов, он остается в тени.

1177

Об этих новых обстоятельствах смотри: Ch. Pietri. «Roma Christiana», II, 1537–1538.

1178

Подложную переписку Сенеки и Павла смотри в New Testament Apocrypha, И, 133–141. Об интеллектуальной стороне личности Павла смотри в основном главы 2 и 10.

Единство двух апостолов символизирует также единство Церкви, призывающей обращенных из иудеев и обращенных из языческого мира. Несмотря на борьбу и непонимание различных групп, бывших причиной многих гонений и травли, идеал согласия постепенно приобретал ценность. В конце первого столетия Климент, сокрушаясь в своем письме о пагубных последствиях «ревности» в Римской Церкви, объединяет Петра и Павла в их миссии, как в беде, тогда как другое письмо, приписываемое Петру, завершается оправданием Павла и хвалой его писаниям. Примирение этих двух символичных фигур становится необходимостью в четвертом веке, когда Церковь расширялась с размахом на всю Империю и когда языческие полемисты легко могли указать на разногласия в лоне первой апостольской коллегии [1179] . Джером и Августин в то время использовали в качестве аргумента Послание к Галатам, чтобы настоять на равенстве обоих апостолов и утвердить ответственность каждого, что вело к разделению зон апостольской деятельности. Союз Петра и Павла закрепился в римской агиографии (жизнеописания святых), когда переписывались «Деяния Петра» с тем, чтобы вписать в них Павла [1180] . В литургии, на празднике 29 июня, который отмечается одновременно в Ватикане и на Остийской дороге, два мученичества отнесены к одному дню, если не к одному году [1181] , как и в набожных изображениях, украшающих саркофаги и различные мелкие предметы. Тема согласия двух апостолов, представляющих различные культуры, иллюстрирована в соборах, где мозаичники изображают Павла парой Петру, рисуя их лица почти женскими, символизируя таким образом объединенный христианский мир.

1179

Аргумент

Порфира. Смотри: П. Де Лабриолль. «Языческий отклик». Париж, 1942, 261.

1180

Это произведение псевдо-Эгисиппа (смотри прим. 83), около 365–370.

1181

Смотри знаменитое описание праздника и места поклонения, Peristephanon, Hymne XII, в самом начале пятого столетия. Чтобы избежать противоречий с «Деяниями Петра», где говорится о проповедовании апостола в Риме в отсутствие Павла, остановились на сроке в один год, день в день, между мученичеством Петра и мученичеством Павла.

Это утверждение единства при взаимном уважении отличий является (наконец!) официальным признанием человека, который столько бился, утверждая, что призвания различны и дары различны, но взаимно дополняют друг друга; человека, убежденного в том, что Церковь имеет универсальное назначение, но подняться может, только если признает, что насаженное одним, должен поливать другой [1182] .

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Павел, по его же словам, прожил и умер «апостолом». Но он стал знаковой фигурой миссионера, что не совсем одно и то же.

1182

1 Кор., 3, 6–8.

Начиная с эпохи Великих открытий, миссионер вошел в европейское сознание, как искатель веры, жаждущий добыть для Церкви новые земли, проповедуя и крестя. Павел не был ни завоевателем, ни распространителем, который мог бы идти по стопам легионов, чтобы расширить Церковь в масштабах заново утверждающейся Империи. Эту перспективу он принял гораздо позднее, оглядываясь назад и размышляя о полной неожиданностей жизни, о ненужных страхах и разрывах.

Павел часто путешествовал против воли, как изгнанник или заключенный в результате различных обстоятельств, оборачивающихся против него. Так что расстояния пройденного им пути не должны смущать нас. Он останавливался везде, где только было возможно, обустраиваясь то в Антиохии, то в Коринфе, то в Ефесе. С течением времени он путешествовал все меньше и меньше, предпочитая вести всю организационную работу из какого-либо одного места. Он часто передавал эстафету и имел посредников, а писал более, чем посещал. Павел действительно не был человеком, который хорошо знал истинное положение дел, и современники упрекали его в этом.

В противоположность Александру или его эпигонам, Павел не горел желанием зайти еще дальше. Он не стремился охватить все и обращать целые пространства. Распространение христианства — заслуга не одних только апостолов, но и самих христиан, которые продолжали продвигать его тут и там. Павел проповедовал и писал, но крестил мало, что подтверждал и сам. Он создавал христианские сообщества не более, чем другие апостолы, но он умел организовывать их.

Его апостольская деятельность развивалась в линейной и избирательной прогрессии. Путешествия Павла всегда имели точную и определенную цель: в Антиохии, в Ефесе и, конечно, в Македонии он отвечал на зов. Он всегда сам определял маршруты и этапы своей деятельности в нужные и обдуманные сроки: считался с другими апостольскими предприятиями; пользовался многочисленными связями, имевшимися в его весьма романизированной семье, занимающейся текстильным производством; понимал геополитику Империи и осознавал, что римская среда обеспечивала преданным иудеям большие гарантии, чем греческие города. Павел не гнался за приключениями в христианстве, но следовал путем, проложенным другими.

Его труд выигрывал качественно, если он терял свой размах. Одно из несомненных достижений Павла состоит в том, что он постепенно достиг городского центра и затронул греко-римское общество. Сначала он проповедовал в Сирии, на границах Империи, затем на границах эллинизированной Малой Азии, и наконец, в Европе, на окраинах городов, среди эллинизированных иудеев и прочих посетителей синагог. Нужно было дождаться Ефеса, чтобы явиться в городе, как истинный наставник мысли, какого ожидали греки. Это образцовый путь для иудея диаспоры, принесший апостолу опыт и исключительное развитие. Будучи странствующим, а значит, иностранцем, он осознавал необходимость принимать некоторый социальный конформизм до того момента, как тот будет принят. Павел полагался на традиции прозелитизма и общие основы, а также основы греческой Библии, мессианических и апокалиптических писаний, распространенных в эллинистическую эпоху. Он чувствовал себя достаточно непринужденно в социальном обществе греко-римского мира.

Павел работал в структуре небольшой группы: в структуре зарождающегося христианства, но также и всего античного общества. Он был лишь одним из апостолов и хорошо понимал это. Другие, как и он, проповедовали в Азии, на Балканах и в Риме, куда христианство пришло до него. Все, подобные ему, вошли в предания о путешествующих проповедниках эллинистической эпохи и особенно в предания о пророках, поскольку они сами называли себя так. Все апостолы имели дары пророчествования и чудотворений. Наконец, многие, как и Павел, изменили имена, чтобы публично заявить о добровольном вступлении на служение и засвидетельствовать о своем особом призвании. Павел не слишком отличался от других апостолов: он не был ни более великим, ни более уважаемым, ни даже более активным. То, что казалось парадоксальным в эпоху Ренана, становилось общепринятой истиной по мере того, как лучше узнавали об условиях развития первого христианства.

Читатель книги «Деяния апостолов» должен воздержаться от ошибочных суждений. Несмотря на ту роль, которую играет тут Павел, и на то положение, которое занимают его писания в Новом Завете, он не связывал со своей персоной все христианство, зародившееся в языческих народах. Поздно начавший апостольскую деятельность, он с трудом проник в эту заполненную сферу и повсюду встречал весьма сильную оппозицию. Нужно ли считать его независимым служителем христианской миссии? Это вопрос, требующий определений: создается, конечно, впечатление, что он очень уж часто шел в противоположном всем направлении, но затруднения и распри, присущие первым христианским обществам, были, кажется, характерны и для миссии Петра, так же как и для миссии Павла, которая в действительности выходит за пределы частных споров, вызванных его резким характером, его бичующими формулировками, его необдуманными или двусмысленными позициями. Павел проповедовал в эпоху, когда апостольство существовало как зов души, который передавался от наставника к его последователям, не подчиняясь какому-то единому принципу, а только Христу.