Аргумент весомей пули
Шрифт:
Чем ближе мы приближались к расположению туземного полка, тем явственнее смердело порчей, и тем сильнее кружилась у меня голова. Пролившаяся с неба пакость впиталась в землю, трава местами почернела, листва скукожилась и начала опадать. Изредка на обочинах попадались изуродованные тела, а ещё навстречу тянулись пострадавшие от кровавого дождя стрельцы из числа тех, кто был способен передвигаться самостоятельно. Ими предстояло заниматься оставленным в главном лагере ученикам школы Багряных брызг, а мы безостановочно катили дальше.
Заминка случилась лишь на подъезде к позициям туземного
Был я рад оказанному доверию? Да чёрта с два! Лишь страх угодить под трибунал удерживал от того, чтобы развернуться и рвануть прочь.
В расположении туземного полка властвовала смерть. Но не белая, тихая и спокойная, а кровавая, крикливая и зловонная. Когда б не практика у магистра Первоцвета, точно бы все потроха себе выблевал. Остальным приходилось не лучше.
В отличие от первой повозки мы вглубь позиций заезжать не стали. Быть может, и стоило бы, но Хомут проявил похвальное благоразумие и почти сразу велел сворачивать к попавшейся на глаза конюшне, выстроенной чуть наособицу от шатров и палаток.
— Им надо — вот пусть сюда раненых и тащат! — зло процедил он, сплюнул и жестом велел следовать за нами возницам трёх телег, на которых предполагалось вывозить в главный лагерь исцелённых от порчи людей.
Повозку с картечницей мы загнали во двор, после чего вывели из конюшни переживших кровавый ливень лошадей, разломали перегородки ближних ко входу стойл и расположились под крышей достаточно просторного строения.
Большую часть подчинённых Хомут привлёк к сбору поражённых порчей стрельцов, благо с собой мы привезли несколько носилок, снабжённых ремнями для фиксации раненых, но и ворота без охраны не оставил, здраво рассудив, что если позволить аборигенам бесконтрольно набиться во двор, то непременно случится давка, а то и настоящая бойня. Порча — мерзкая штука, гниющий заживо человек пойдёт на что угодно, лишь бы только поскорее исцелиться.
В мою, если так можно выразиться, бригаду вошла полудюжина тайнознатцев, а именно: Дарьян, Огнич, Червень, бритый наголо колдун из другого десятка и парочка мастеров мёртвых дел, один из которых имел склонность к белому аспекту, а другой к телесному.
Фургонщика направили командовать бойцами, таскавшими в конюшню раненых и уносившими к телегам исцелённых, а бритого наголо тайнознатца поставили проверять наших будущих пациентов на предмет перерождения. Дальше в дело вступал Дарьян: книжник либо усыплял уложенных на топчан стрельцов, либо лишал их подвижности приказом «ниц!» в случаях, когда магическая дрянь успевала вгрызться не только в плоть человека, но и в его дух. С этими бедолагами возни было вдвое больше обычного — если лечение простейших случаев ограничивалось сцеживанием крови, а избавление от порчи второй степени сложности требовало лишь известного рода сноровки, то здесь приходилось не только извлекать зловредные чары, но и устранять нанесённые ими повреждения плоти и духа.
Я в этом был полнейшим профаном, поэтому даже не пытался
Но пусть мы и работали подобно механизму первоклассных часов, раненые прибывали куда быстрее, нежели я успевал их исцелять. К тому же чем дальше, тем паршивей себя ощущал. Левый глаз слезился, скулу с той стороны ломило, о руке, которой извлекал из тел порчу, и говорить не приходилось: пальцы дрожали, а ладонь горела огнём. Ещё и шею вновь охватила удавка ожога — тянул в себя с натугой и воздух, и небесную силу.
С духом дела тоже обстояли далеко не лучшим образом. Мало-помалу эманации порчи проникали в него и отравляли, спасала меня лишь доставшаяся по наследству сопротивляемость энергии красного аспекта, но с каждым исцелённым становилось всё хуже и хуже. А стоило только закончить с одним пациентом, и пластуны немедленно укладывали на топчан следующего.
Тащат, тащат и тащат!
В первую очередь в конюшню заносили выходцев из Поднебесья — младших командиров и артиллеристов. Бившихся в судорогах сразу волокли ко мне, а впавших в забытьё или одурманенных лошадиными дозами успокоительного складывали вдоль одной из стен. К противоположной оттаскивали мертвецов. Таких тоже хватало: одни умирали ещё до того, как до них успевала дойти очередь, другим я попросту ничем не мог помочь, а кто-то оказывался слишком слаб, чтобы перенести встречу с духоловом, орудовавшим ампутационным ножом и хирургической ножовкой, а когда и собственным костяным клинком. Выволакивали из конюшни лишь живых, а вот бездыханных тел прибавлялось и прибавлялось. Отрезанных конечностей — тоже.
Меня это нервировало. И как оказалось, не одного только меня.
— Конокрад! — гаркнул Червень. — Избавь нас от мертвечины! Немедленно!
— Сейчас! — крикнул Огнич и скомандовал пластунам: — Запускайте ходячих, а сами выносите покойников!
— Надо было на улице расположиться! — отозвался от ворот бритый наголо тайнознатец.
— Не отбились бы там от страждущих-то! — хрипло выдохнул в ответ духолов и тряхнул рукой, развеивая свой костяной клинок.
Второй мёртвых дел мастер жадно глотал разинутым ртом воздух, зловоние его нисколько не смущало.
Я вытер пот с лица и спросил:
— Много их там ещё?
— Да уж немало! — заявил фургонщик. — Но по большей части аборигены остались, да и они рассасываются понемногу. Мы ж не одни тут пашем!
— Не филонь, Конокрад! Пашет он! — немедленно зацепил его плечом проходивший мимо пластун. — Помогай давай!
Фургонщик в сердцах ругнулся, но отлынивать не стал, ухватил одно из тел под мышки и потянул его к воротам, от которых уже ковылял, пошатываясь, первый из ходячих пациентов.