Аромат крови
Шрифт:
– Аполлон Григорьевич!
Криминалист был сама невинность:
– Что, господин Ванзаров?
– Позвольте! Вы же представились как… – начал фокусник. Но его заткнули. И потребовали показать личные вещи Лихачевой, а лучше ее гримерную. Ох уж эта сыскная полиция!
– Не велика птица свою гримерку иметь, у меня в углу местечко выделил, и на том спасибо! – Кажется, Орсини был горд собой.
Гримуборной, как это называется в театральном мирке, служил маленький закуточек рядом со сценой. Стол с мутным зеркалом и яркими свечами, вешалка со сценическими костюмами, яркими и вызывающими, то есть – дамскими, и крохотный диванчик.
– Это ее вещи?
Орсини искренно был озадачен:
– Ничего не понимаю. Куда она в «Помпеях» делась? Не могла же уйти без одежды в такой холод…
– Ну, так годится моя логика, Аполлон Григорьевич? – шепнул Родион.
Притихший эксперт отделался молчанием. А Коля, хоть и торчал в дверях, обнимая фонарь, побоялся рот открыть. Языка-то жалко…
– Вот что, господин Орсини, вы едете с нами.
Фокусник отступил под защиту зеркала, словно колдуну предложила развлечься пытками старая добрая инквизиция. Нет, господа, не те времена. А вот был бы настоящим чародеем – сейчас бы в зеркале растворился или мышью обернулся. Так ведь нет! Стоит и дрожит. Глупость эти фокусы. Ну да ладно…
Орсини действительно испугался:
– Куда?.. Зачем?.. Ночью?..
– Не волнуйтесь. Отправляемся в самое надежное место на земле, крепость закона и порядка: 4-й участок Казанской части. Слыхали? Ах нет… Вот и познакомитесь.
И Родион бросил пальтишко детского размера важному свидетелю.
Пролетка гнулась под тяжестью двух с половиной мужских тел и одного мальчишки. Извозчик еле заставил лошаденку тронуться, но по какой-то прихоти свернул на Моховую улицу. Лебедев церемонно травил фокусника облаками никарагуанского дыма. Отчего Орсини забился носом в меховой воротник. Коля, втиснувшись на козлы, прижимал фонарь, как родное дитя. А Ванзаров легкомысленно смотрел по сторонам.
Как раз проезжали дом Агаповых. Второй этаж был темен, и только в одном окне теплился свет. Быть может, из ее кабинета. Сидит там храбрая барышня одна-одинешенька и не знает, какая беда над ней нависла. Она, умница, наверное, все сделает, чтобы спастись. Какое-то теплое чувство заползло Родиону под сорочку. Нет, не любовь. А желание помогать и защитить слабого. Свойственно оно не только рыцарям из полиции. Ведь это самое естественное чувство любого нормального мужчины. Это как дышать.
Оглянувшись напоследок, он заметил, как из парадных дверей быстро выходит барышня, глухо закутанная в платок. Ванзаров долго вертелся и посматривал назад, но видение растворилось в темноте.
Дверь в участок распахнулась от славного удара ноги господина Лебедева, за которым ввалилась целая компания. Дежурный чиновник Редер попрощался со спокойным ужином. И не только он. Желая провести опознание максимально быстро и чисто, Родион только предупредил, что надо «кое-что» осмотреть, после чего будут заданы вопросы. Ничего не подозревающий Орсини зашел в промозглую комнату. Из темноты его окликнул ласковый голос:
– Сюда, будьте добры.
Вспыхнул свет электрической лампы в стальном колпаке. Глаза Орсини только отвыкли от темноты, как он увидел мраморный стол. На нем что-то лежало, закрытое простыней. Неприятный господин страшного
Родион как раз вошел в морг.
Застыв с выпученными глазами, Орсини выкинул дивный фокус, а именно: не пискнув, медленно осел на пол, словно тесто, и шлепнулся лбом о кафельную плитку. Маленькое тельце лежало не шевелясь. Обморок полнейший. Надо было спешить на помощь, но тут за порогом раздался грохот упавшего фонаря, а за ним и юного тела, лишившегося чувств. Ну, конечно, не уследили. Мальчишка сунулся «на труп посмотреть одним глазочком». И вот лежит теперь, ручки раскидав. В общем, опознание прошло исключительно успешно, если не сказать шумно.
Но больше всего пострадал участковый доктор. Синельников только поднес ко рту законную стопку за окончание служебного дня, как в кабинет с грохотом и криками были внесены сразу два тела, оба обмякшие. Пришлось открывать аптечку. Фокусник очухался быстро, хватило пары пощечин и ватки нашатыря, а вот Коле требовалось куда больше заботы. Слишком сильное испытание для юного рыцаря. Даже Лебедев остался помогать.
Поддерживая на всякий случай, Родион провел Орсини до своего стола, усадил и лично сбегал за горячим чаем. Старичок благодарно кивнул, но к стакану не притронулся. Щечки его горели, он тяжело сопел.
– Здесь не театр, как вас называть? – осторожно спросил Ванзаров. Хоть виду не подал, но переживал оплошность ужасно. Такую глупость сморозил, логик. Особенно мальчишку жалко.
Великий маг бурно высморкался в пятерню и стряхнул на пол:
– Дмитрий Иванович Толстиков… О господи!
– Орсини – сценический псевдоним?
– Что же еще? Представьте афишу: «Магистр белой и черной магии Толстиков»… Смех один. Кто пойдет… Бедная Вероника…
– Искренне прошу извинить, что так вышло…
– Ай, да что уж там… Вику все равно не вернуть. Кто это ее?
– Как раз выясняем. Мне нужны подробности о госпоже Лихачевой.
– Да, конечно… Все, что потребуется…
От сценической спеси не осталось и следа. Ссутулился крохотный старичок, глубоко печальный и покорный. И даже чаю не пьет.
– Когда она поступила к вам?
– Года полтора назад… – Дмитрий Иванович таким же деревенским манером прочистил нос. – В нашем деле нужно красивое лицо. Оно отвлекает внимание, чтобы не заметили, чего не следует. Работала исправно. Ну, около красивой барышни всегда вьются поклонники, но в этом смысле Вероника была строгих правил. Никаких глупостей. И вообще девочка старательная, на своем месте. У нас ведь представление каждый день, а его подготовить нужно, реквизит и прочее. У нее и времени свободного не было почти. Выспится – и сразу в театр. Секреты профессии ей, конечно, не передал, все со мной погибнет, но она и не просила. Ассистентка и есть.
– Помогая готовить фокусы, Лихачева касалась ядовитых или вредных веществ?
– У нас иллюзии, а не химическая лаборатория. Откуда взяться яду? В лучшем случае – безвредный магний для вспышек с дымом.
– Кто мог желать ей смерти?
Орсини только рукой махнул:
– И думать нечего. Симпатичное личико, хорошенькая фигурка да мечты о богатом муже. В двадцать шесть лет у барышень иных не остается. За что тут убивать?
– Так ей было двадцать шесть?
– И вы обманулись. Еще бы…Так следила за собой, что десять лет долой. Умница. С веснушками только мучилась.