Аромат крови
Шрифт:
– У нее были шансы?
– Ответьте себе как мужчина…
Родион и ответил: действительно были, и очень неплохие. Реальная конкурентка для всех одиннадцати. Или как минимум – десяти. Если не считать Эльвиру. А уж для семейного трио матушки и сестер – самый опасный конкурент.
– Она когда-нибудь называла мою фамилию?
Орсини уточнил:
– Вы, кажется, по-разному представились…
– Ванзаров.
– Никогда не слышал, – последовал уверенный ответ. – А с чего вдруг?
Родион не поленился сходить до походного чемоданчика криминалиста, чтобы предъявить полоску кожи,
– Это было на ее руке. Можете пояснить?
Покрутив вещественную улику, Дмитрий Иванович сделал глубокомысленную мину:
– Это не просто знаки. Это магические символы. Очень древней магии.
– Расшифровать послание можете?
– Что вы, я же фокусник.
– Да, печально…
Глянув исподлобья, Орсини обиженно спросил:
– Неужели фокусы не любите?
Ответ последовал честный:
– Не люблю.
Неуловимым жестом объявилась цыганская игла. Орсини магически развел руки. Игла, повиснув в воздухе, стала повторять движение пальцев, как на магните. Заманчиво, наводит на размышления.
– Разве это не чудо?
– Тонкая леска.
Ну что поделать: непрошибаемый логик.
Спрятав заодно с обидой мелкий реквизит, который каждый фокусник держит при себе, Орсини стал проситься домой. Задерживать свидетеля причин не нашлось.
Колю вывел под ручку Лебедев. Кажется, и он проникся к мальчишке теплотой. Гривцов принялся извиняться, но старший по чину, напротив, поблагодарил за службу и отправил Колю домой. На сегодня розыск окончен. Не отпуская фонаря, слегка помятый юный рыцарь удалился.
– А вы что, Аполлон Григорьевич, заночевать решили?
– Тут у вас негра задержали, говорят, поет отменно. Хочу послушать…
На чем и простились.
Идя домой, Родион не мог отделаться от вопроса: куда это на ночь глядя собралась горничная Лиза? И для чего?
Доходный дом отдался сну. Лишь редкие окна говорили, что обитатели этих квартир нашли себе поздние хлопоты. Родион отпер калитку собственным ключом, который выдал из особого уважения домовладелец Крюкин, и почти на цыпочках стал забираться к себе на третий этаж. В целях экономии керосина на лестнице было темно, как… Ну, сами знаете, какая бывает темень на наших лестницах. Нащупывая ступеньки, он кое-как выбрался на лестничную клетку и наугад двинулся в темноту. С правой стороны возникло движение. Что-то огромное шевельнулось. Ванзаров шарахнулся к противоположной двери и выставил руку, чтобы удар ножа или лома пришелся на нее, а дальше как придется. Он ждал нападения. Но враг медлил. Судя по тяжкому сопению, рядом кто-то был. Затаился, душегуб, выжидает. Поднимать тревогу? Соседей будить? Потом стыда не оберешься.
– Стоять на месте! У меня револьвер! – грозно предупредил слегка оробевший чиновник полиции. Напугать его невозможно, это мы знаем. Но все же…
– Ну, наконец-то! Сколько можно тебя ждать!
Спутать этот голос невозможно ни с каким другим на всем свете.
– Тухля?! Ты что здесь делаешь в такой час?
– Отопри же, наконец! – сказал плаксивый баритон. – И убери свое мерзкое оружие. Я весь промерз.
О да! Это был он: единственный, неповторимый и самый закадычный институтский друг. Андрей
При всей массе достоинств Тухля обладал поразительным, если не сказать феноменальным, даром: его любили женщины. Вернее, не любили, а были им околдованы. Кажется, что интересного в таком тюфяке? Но сколько хорошеньких барышень готовы были ради него головой в прорубь. Всякий раз Тухля искренно влюблялся и так же скоро остывал. Впрочем, жениться его заставили. Как это удалось нынешней госпоже Туховой-Юшочкиной, осталось загадкой.
Родион не сомневался, что любовный каток опять проехался по судьбе Тухли.
Дорогой друг сразу же взялся жаловаться и скулить. Правда, перед этим развалился на любимом, то есть единственном диванчике, швырнул ботинки с калошами в район кухоньки и вообще занял собой все пространство.
– Ах, Пухля, как мне тяжело! – сообщила туша в добрых восемь пудов. – Как я страдаю! Это так ужасно! Мне надо кому-то выговориться.
Развлечение еще то, особенно после дня забот. Но другу ведь не откажешь.
– У тебя опять самая последняя и великая любовь? – спросил Родион, кое-как устраиваясь на стуле. Ступни Тухли в вязаных носках заняли почти всю комнату.
– Не смей говорить так! Это великое и светлое чувство! Оно переполнило меня! Это так прекрасно!
– Кажется, Юленька не разделяет твоего восторга? – спросил друг, откровенно любуясь подбитым глазом друга.
– Что может знать эта мелкая женщина, жена моя! Разве может она понять!
Тухля перевернулся мечтательно на спину, так что диванчик еле стерпел.
– С кем на этот раз спутался?
– Как ты можешь… Она великолепна, неподражаема, чудесна.
– Из горничных, что ли?
Последняя великая любовь была как раз оттуда.
– Нет, она состоятельная женщина и к тому же… несвободна. Но все это пустяки. Она считает, что узы брака – ничто. Все люди свободны и должны наслаждаться дарованным им счастьем любви! Я так страдаю.
Значит, Тухля начал путаться с замужними. Мельчает друг, однако.
– Как же клятва верности до гробовой доски Юленьке?
– О, не поминай этого имени! Между нами все кончено. Я поживу у тебя…
Последнее было скорее утверждением, чем вежливой просьбой. Но разве откажешь несчастному, которого выгнали из собственного дома. Великая любовь требует от друзей жертв, одним словом. Страдать, так всем вместе.