Артефакт острее бритвы
Шрифт:
Ближе к центру начали попадаться окружённые тенистыми садами то ли усадьбы, то ли дворцы, выстроенные в заморском стиле: с колоннами, широченными балконами и террасами, окнами чуть ли не от пола и до потолка. Привезли нас тоже во дворец, только совсем другой: во дворец правосудия. Сложенное из песчаника здание в три этажа и само по себе было неприветливым, а уж сырой и тёмный внутренний двор и вовсе показался мрачнее любого из казематов, в которых мне доводилось побывать.
— Виселицы видели? — негромко спросил Огнич, когда мы покинули экипаж.
—
Священник усмехнулся и сказал фургонщику:
— Иди вблизи на них полюбуйся. — После распорядился: — Вещи ему отдайте!
— А дальше мне куда? — опешил Огнич.
— Там жди!
Ну а мы прошли во дворец правосудия, задним коридором добрались до лестницы и поднялись на второй этаж. Привлекая позвякиванием кандалов внимание клерков и посетителей, прошли по нему и очутились перед высоченными дверьми зала судебных разбирательств. Своей очереди попасть внутрь там дожидалась разной почтенности публика, кто-то подобно нам был препровождён сюда под караулом, и я приготовился провести здесь остаток дня, но — нет, отца Шалого сразу же запустили в один из кабинетов, а следом внутрь пригласили и нас.
Комната была невелика, и хоть ветер лениво шевелил занавески, при нашем появлении худощавый брюнет средних лет немедленно прижал к носу надушенный платочек. Сами мы за полтора месяца плавания притерпелись к собственному запаху и благоуханиям соседей, а вот неподготовленного человека проняло.
— Я секретарь мирового судьи! — объявил хозяин кабинета. — Мне дано право определять тяжесть проступка и принимать решение о целесообразности судебного разбирательства.
Он промокнул платочком покрытое испариной лицо и кинул его на стол, а сам поднялся на ноги и подошёл к Беляне.
— Посмотрите сюда! — потребовал, прищёлкнув пальцами, и удовлетворённо кивнул. — Да, вижу. Всё как в бумагах от школы. Отче…
Браслеты на запястьях Беляны разомкнулись сами собой, цепи с лязгом упали на пол. Барышня брезгливо ткнула их носком сапожка и уточнила:
— Это всё?
Секретарь мирового судьи выжидающе уставился на священника.
— Это всё, отче?
— У церкви нет претензий к этой юной особе, — подтвердил отец Шалый.
— А к боярину? — уточнил хозяин кабинета.
— Меня зовут Лучезар Серый! — произнёс я с нажимом.
Ответом стал небрежный взмах рукой.
— У церкви — нет, — качнул головой священник, — а назначить меру ответственности за членовредительство вы способны и сами.
— Несомненно! — подтвердил секретарь и спросил меня: — Настаиваете на формальном разбирательстве?
— Я соглашусь забыть о нападении и не выдвигать встречных претензий в обмен на проявление снисхождения к моему товарищу.
— Нападение, претензии, снисхождение… Слова, слова, слова! — покачал головой хозяин кабинета. — Но высказанная точка зрения мне понятна и чем-то даже близка. Пострадавший способен обратиться за компенсацией самостоятельно, администрации это дело не интересно!
Клац! И кандалы соскальзывают и с моих рук. Упали бы на пол, если б не подхватил.
— В свободной
— Неправомерное лишение свободы — тягчайшее преступление! — холодно ответил тот.
— Я бы сам с ними поработал.
Отец Шалый забрал у меня кандалы и буркнул:
— Подобные экзерсисы уместны на пике аколита, никак не раньше. — И обратился к хозяину кабинета ещё прежде, чем тот успел задать вопрос о Дарьяне: — С учётом смягчающих обстоятельств церковь готова передать отрока, обвиняемого в подготовке ритуального жертвоприношения, на поруки заморской администрации союза негоциантов.
Секретарь мирового судьи поджал губы.
— Это большая ответственность. Чего ради нам взваливать её на себя?
Дарьян с ответом не нашёлся. Он стоял и молча хлопал глазами, я не выдержал и легонько его пнул. Тогда только книжник судорожно сглотнул и выдавил из себя:
— Чего вы хотите?
Хозяин кабинета поморщился.
— Так себе формулировка, — вздохнул он и пожал плечами. — Но, если говорить прямо… Что ж… Риск для нас будет сочтён приемлемым в случае удвоения долговых обязательств перед союзом.
Дарьян задолжал школе немногим больше тысячи целковых, так что предложение ему сделали не такое уж и людоедское. Но он молчал, поэтому я взял переговоры в свои руки.
— Без взимания штрафа за досрочное погашение!
— Хорошо, но это не затронет основной суммы долга!
Тут бы мне сказать «по рукам», а вместо этого я вновь пнул ботинок Дарьяна. Тот встрепенулся и хрипло выдохнул:
— Я согласен!
Ну вот и ладушки, одной проблемой меньше.
Одной? Черти драные, да над всеми нами неопределённость карающим мечом правосудия висела, а тут как-то сразу даже дышать легче стало!
Поживём ещё, покоптим небушко!
Глава 9
11–8
Дворец правосудия мы покинули только через час, до того ждали, пока утрясутся все формальности с передачей на поруки Дарьяна.
— Надо было поторговаться! — укорила меня Беляна, когда книжника пригласили для подписания соглашения об увеличении долга. — Мог бы и расстараться! Он же из-за нас в неприятности угодил!
— Из-за нас угодил, вот и поможем с долгами рассчитаться, если подработка подвернётся, — пожал я плечами. — А торга не предполагалось. С тем же успехом ему нож к горлу приставить могли.
Девчонка привалилась ко мне плечом.
— До чего же я устала! — Она вздохнула. — И как там только наша Заряна одна-одинёшенька…
Но только распахнулась дверь и к нам вышел Дарьян, черноволосая пигалица тут же оказалась рядом и чмокнула его в щёку. Книжник покраснел, я выразительно прочистил горло. Нельзя сказать, будто начал испытывать ревность…
Но да, черти драные! Да! Начал!
В сопровождении священника мы вернулись во внутренний двор, необходимости забирать вещи из экипажей и топать невесть куда пешком не возникло.