Артефакт острее бритвы

Корнев Павел Николаевич

Гори!

Белизна и пурпур взревевшего пламени вмиг сменились фиолетом и чернотой. Одежда вспыхнула и прогорела в прах, обнажив кирасу — и вот уже с неё огонь соскальзывал, не в состоянии прожечь зачарованную сталь. Открытый шлем не смог защитить лицо, и то частично превратилось в запечённую корку, а частично отвалилось гнилью, обнажив череп. Но толку-то с того?

Мертвец наклонил голову и попёр вперёд, легко перебарывая напор огненной струи. Я напрягся и выдал ещё больше пламени, пережигая в него уже не только энергию,

но и часть жизненных сил. Попятился, оступился и едва не завалился на спину.

Да гори же, тварь! Пылай!

Нормальный человек давно бы дал дуба, но мёртвое умереть не способно, и обгорелый стрелец пёр вперёд наперекор всему. Впрочем, тронутая разложением плоть всё же оказалась уязвима для порченого пламени, она не только обугливалась, но и стремительно гнила, отваливаясь целыми кусками. Мелькнула мысль раздробить колени с помощью ударного аркана, да только нет, нет и нет. Атрибут вытягивал всю энергию до последней капли — теперь либо сожгу, либо сдохну. Сотворить другое заклинание попросту не выйдет.

Гори, черти драные!

Левая нога рвавшегося ко мне мертвеца подломилась — он упал на одно колено, то не выдержало и развалилось. Пылающая фигура ничком рухнула в грязь, я тотчас погасил атрибут и едва не растянулся рядом. Голова кружилась, в ушах шумело, перед глазами всё стало серым-серо.

Но — нельзя. Никак нельзя! Дохлый стрелец сучил руками в попытке подняться; я опустился на корточки, переборол дурноту и вытянул из чехла ампутационный нож. Упёрся коленом в кирасу и несколькими уверенными движениями клинка расчленил мертвеца, будто отсёк всё лишнее от панциря краба.

Опыт — великое дело!

Уже выпрямляясь, я обратил внимание на снесённую огненной плетью кисть, точнее — на стянутый суровой нитью шов и срезанную крайнюю фалангу указательного пальца, которую заменили проволочной петлёй.

Что за чертовщина?!

Совладав с неуместной брезгливостью, я поднял оказавшуюся необычайно твёрдой и какой-то очень уж ссохшейся конечность, хрипло выдохнул, переборол растекавшуюся по телу слабость и припустил наутёк.

А как иначе-то? Ежели у изуродованного тела в обмундировании стрельца застукают, непременно прихлопнут на месте, разбираться не станут. Так что бежать, бежать, бежать, благо скоротечная схватка много шума не наделала и свидетелей у неё не случилось. А ежели даже кто и опознает впоследствии — плевать! Отбрешусь как-нибудь!

Глава 22

11–21

Затерявшись в переулочках, я уселся в каком-то глухом дворике на завалинку и запрокинул голову к сыпавшему мелким дождём небу. Сквозь звон в ушах доносились короткие трели свистков, но — это далеко, это не рядом. И я сидел, пытался отдышаться, думал. Думал о вещах преимущественно весьма и весьма неприятных.

Да, черти драные, какое ещё «преимущественно»?! О самых что ни на есть паршивых

вещах я размышлял, о них и только о них!

И речь даже не о предельно ясном осознании того прискорбного факта, что в очередной раз прорезался пособник Сурьмы, просто из всех прибывших вместе со мной в Тегос наставников, учеников и отбракованных абитуриентов с мёртвыми телами умел работать один только Дарьян.

А если разобраться — ну вот что я о нём знаю?

Если разобраться, то ровным счётом ничего.

Правда, концы с концами всё же не сходились. Едва ли абитуриент смог бы протащить с собой в школу письмо с проклятием и алхимические зелья, а зачарованное ядро ему и вовсе было никак не раздобыть.

Вот только вдруг сейчас дело вовсе не в Сурьме? Вдруг Дарьян до такой степени приревновал меня к Беляне, что решил сжить со свету?

Паскудно так о друге думать, но Луку я не в пример дольше знал, а он вон какую свинью подложил!

К тому же подозрения что твоя ржавчина — видывал я, что они с людьми делают. Уж сколько ухарей своих подельников через это на тот свет спровадили, и не сосчитать.

Не хочу!

Я кивнул, соглашаясь со своими мыслями, и отправился в гости к Дарьяну. На первом этаже пансиона играли в карты ученики школы Мёртвой руки, при моём появлении они заулыбались, а кто-то не утерпел и крикнул вдогонку:

— Боярин, да у вас никак оргия намечается? Нас тоже зовите!

Оргия? Слово это я слышал впервые, зато мне оказался прекрасно знаком тон, которым его произнесли: на Заречной стороне с такими вот ухмылочками обычно рассказывали скабрезные анекдоты.

Даже самую малость от сердца отлегло. Тот факт, что разбитные девахи и в самом деле перебрались жить к Дарьяну, пробивал в моих подозрениях огроменную брешь. И всё же я поднялся на второй этаж и постучал в дверь.

Открыл книжник.

— О, Лучезар! — удивился он и проявил хорошие манеры, отступив и сделав приглашающий жест рукой. — Заходи!

Но это он напрасно, это он просто ещё не привык к тому, что больше не один живёт. Ласка и Лиска, так скажем, оказались не совсем одеты. Через полупрозрачные накидки девиц просвечивали не только очертания тел, но и ареолы сосков. И не только они.

Дарьян сообразил, что со своим приглашением свалял дурака, и покраснел, но выставлять меня за дверь не стал и попросил девиц:

— Прикройтесь!

Лиска рассмеялась.

— Ой, да был бы смысл! Боярин меня совсем-совсем голенькой видел!

Для книжника это заявление стало неприятным сюрпризом, его аж перекосило. Ещё и Ласка округлила глаза.

— И ведь правда! А меня не видел! — И тотчас распахнула своё полупрозрачное одеяние, демонстрируя себя во всей красе.

Я пялиться на девичьи прелести не стал, сцапал товарища за руку и потянул на выход.

— Идём, есть разговор с глазу на глаз. Барышни, это ненадолго!