Артур и Джордж
Шрифт:
Теоретически эту игру, как он считал, изобрели специально для него. В ней участвовали глаз, мозг и тело: подходящее сочетание для офтальмолога, который переключился на литературу, но, как прежде, поддерживал свою физическую форму. Во всяком случае, теоретически. На практике эта игра постоянно тебя манит, а сама не дается. Вот в таком танце она и водит его по всему свету.
Подъезжая к гольф-клубу в Хэнкли, Артур вспомнил убогую площадку перед отелем «Мена-хаус». Посланный резаным ударом мяч вполне мог впиться в землю у пирамиды какого-нибудь Рамзеса или Тотмеса. Как-то раз случайный прохожий, понаблюдав за мощной, но беспорядочной игрой Артура, язвительно заметил, что, по его сведениям, в Египте введен особый налог на раскопки. Но еще большей странностью отличалась игра в Вермонте, у Киплинга. Близился День благодарения,
Кокетка-игра сегодня была к нему благосклонна, и он вскоре оказался на восемнадцатом фервее, не теряя надежды набрать свыше восьмидесяти очков. Если бы он сумел провести удар так, чтобы потом достаточно было подтолкнуть мяч к лунке… Вспоминая тот удар, он вдруг понял, что играть на этом поле ему осталось считаные разы. По той простой причине, что из «Подлесья» придется уехать. Расстаться с «Подлесьем»? Это невозможно, машинально ответил он. Да, и вместе с тем неизбежно. Он построил этот дом для Туи, которая оставалась здесь первой и единственной хозяйкой. Нельзя же привезти сюда Джин как невесту? Это было бы не только бесчестно, но попросту неприлично. Одно дело, когда Туи в своей неизбывной святости намекала на его повторный брак, и совсем другое – привести вторую жену в тот же самый дом и предаваться с нею тем ночным радостям, которые были недоступны для него и Туи на протяжении всех лет, прожитых под этой крышей.
Об этом не могло быть и речи. Но до чего же тактично и умно вела себя Джин, которая ни словом не обмолвилась об этой ситуации, предоставив ему сделать собственный вывод. Поистине необыкновенная женщина. Трогало его также и то, что она близко к сердцу приняла дело Эдалджи. Проводить сравнения – это не по-джентльменски, но для Туи, которая безусловно одобрила бы эту миссию мужа, мало что изменилось бы с его победой или поражением. Для Джин, конечно, тоже, но ее интерес меняет все дело. Он придает Артуру решимости добиваться победы – ради Джорджа, во имя справедливости, во имя – забирай выше – чести его страны; и, конечно, во имя его любимой. Этот трофей он положит к ее ногам.
Воодушевленный такими эмоциями, Артур забросил первый мяч футов на пятнадцать дальше лунки, второй не добросил на шесть футов, а потом ухитрился по нему промазать. Восемьдесят два вместо семидесяти девяти; в самом деле, женщинам не место на поле для гольфа. Не только на фервеях и гринах, но и в головах игроков, а иначе наступит хаос, как только что и случилось. Джин когда-то намекнула, что собирается заняться гольфом; у Артура это не вызвало энтузиазма. Но идея была явно неуместная. Это ведь даже не кабинка на избирательном участке, куда не следует допускать прекрасный пол в интересах гражданской гармонии.
Вернувшись в «Подлесье», он обнаружил в дневной почте сообщение от мистера Кеннета Скотта с Манчестер-Сквер.
– Есть! – вскричал он, распахивая ногой дверь в кабинет Вуда. – Есть!
Секретарь посмотрел на развернутый перед ним листок бумаги. На нем читалось:
П.: дптр сф. 8.75
дптр цил. 1.75. Ось 90°
Л.: дптр сф. 8.25
– Смотри: я поручил Скотту парализовать аккомодацию атропином, чтобы пациент не мог повлиять на результаты. На тот случай, если кто-нибудь станет утверждать, будто Джордж симулировал слепоту. И вот пожалуйста: именно на это я и рассчитывал. Стопроцентно! Неопровержимо!
– Позвольте спросить, – начал Вуд, которому в этот день роль Ватсона давалась легче, – о чем именно это свидетельствует?
– Это свидетельствует, это свидетельствует… За все годы моей врачебной практики мне ни разу не доводилось корректировать такую высокую степень астигматизма. Вот, послушай, что пишет Скотт. – Он выхватил у секретаря письмо. – «Как и все миопики, пациент Эдалджи постоянно испытывает трудности при
– Я просто внимательно слушаю, сэр Артур.
– Нет, ты выражаешь сомнение. Мне ли не видеть. Ну же, задавай свой очевидный вопрос.
Вуд вздохнул:
– Мне всего лишь подумалось, что зрение у Джорджа могло ухудшиться за три года тюремного заключения.
– Ага! Так я и знал, что это придет тебе в голову. Нет, исключено. Слабое зрение Джорджа – это неизменное структурное состояние. Подтверждено официально. Так что с тысяча девятьсот третьего никаких изменений не произошло. А в то время у него даже не было очков. Еще вопросы есть?
– Вопросов нет, сэр Артур.
Было, впрочем, одно наблюдение, которое он не решился высказать вслух. Возможно, его работодатель в бытность свою глазным врачом и впрямь никогда не встречал такой степени астигматизма. Но он сам в присутствии Вуда за ужином неоднократно развлекал гостей историей о том, как его приемная на Девоншир-Плейс вечно пустовала и вследствие полного отсутствия пациентов у него появилась возможность писать книги.
– Думаю запросить три тысячи.
– Три тысячи чего?
– Фунтов, друг мой, фунтов стерлингов. Мои расчеты основываются на деле Бека.
Выражение лица Вуда была красноречивее любого вопроса.
– Дело Бека, неужели не помнишь дело Бека? Серьезно? – Сэр Артур с насмешливым осуждением покачал головой. – Адольф Бек. По происхождению, как мне помнится, норвежец. Был осужден за мошенничество в отношении женщин. Его сочли бывшим каторжником по имени – ты не поверишь – Джон Смит, который отбывал срок за аналогичные преступления. Бек получил семь лет каторжной тюрьмы. Освобожден по особому решению лет пять назад. Через три года арестован вновь. И вновь приговорен. У судьи оставались некоторые сомнения, он назначил отсрочку исполнения приговора, а тем временем объявился не кто иной, как первоначальный мошенник – мистер Смит. Припоминаю одну подробность. Каким образом было установлено, что Бек и Смит – не одно и то же лицо? Один подвергся обрезанию, второй нет. Вот на каких подробностях зачастую базируется правосудие… Так-так. Вид у тебя еще более недоуменный, чем в самом начале. Оно и понятно. Итак, основная тема. Две главные темы. Во-первых, Бека осудили на основании ошибочных показаний многочисленных свидетельниц. Десяти или одиннадцати, представь себе. Я не комментирую. Но основанием для вынесения обвинительного приговора послужило также безапелляционное заключение некоего графолога, специалиста по измененному и анонимному почерку. Этим специалистом был наш старый знакомый Томас Гаррин. Его обязали явиться в комиссию по пересмотру дела Бека и признать, что проведенная им экспертиза дважды привела к осуждению невиновного. А менее чем за год до этого признания своей некомпетентности он с пеной у рта свидетельствовал против Джорджа Эдалджи. С моей точки зрения, такого человека следует лишить права свидетельствовать в суде, а каждое дело, которое рассматривалось с его участием, должно быть направлено на пересмотр. Однако продолжим. Во-вторых, после доклада комиссии Бек был помилован и получил от казны пять тысяч фунтов. Пять тысяч фунтов за пять лет. Вычислить тариф несложно. Я запрошу три тысячи.
Кампания не стояла на месте. Сэр Артур намеревался обратиться к доктору Баттеру с просьбой о личной беседе; к директору Уолсоллской гимназии – для наведения справок о юном Шпеке; к капитану Энсону – за полицейскими протоколами; наконец, к Джорджу – чтобы проверить, не было ли у него каких-нибудь продолжительных дел в Уолсолле. Он собирался ознакомиться с докладом комиссии по делу Бека, чтобы подтвердить, как низко пал Гаррин, и официально потребовать от министра внутренних дел нового и окончательного расследования.