Assassin's Creed: Shards
Шрифт:
И с какой-то запредельной ясностью ко мне приходит осознание того, что моих возможностей солдата не хватит для того, чтобы справиться с ассасином.
У нас, в отличие от них, нет всей жизни для того, чтобы оттачивать воинское умение.
И поэтому мы умираем.
Я прищуриваю глаза, отражаю еще один комбинированный удар и начинаю отступать. Ассасин слишком умел, и руки болят от той силы, которую я вкладываю в каждый блок, чтобы не дать продавить свою защиту. Рубашка слева тепло
Я отчаянно парирую, продолжаю отступать - и наталкиваюсь сапогом на тело моего первого противника. Мостовая переворачивается, и снег мягко принимает меня в свои объятия.
Мой мир сжимается до нависшей надо мной фигуры в капюшоне и холодного острия, упирающегося в крест. Я отпускаю оружие и по обжигающему снегу медленно развожу руки сначала в стороны, а потом поднимаю ладонями вверх к голове.
Снег продолжает немо падать с черных небес, и я смотрю ввысь, вырываясь из того, что происходит здесь.
Мы умираем, потому что стремимся защитить мир, который, когда приходит время, не защищает нас.
Сталь сдвигает крест в сторону, возвращая меня обратно. Ассасин безмолвно протягивает вперед ладонь.
Я медленно, за краешек вытягиваю из-за пазухи сложенный листок бумаги.
Хорошо, что Магистр, чьей рукой написано письмо, этого не видит.
Ассасин носком сапога отталкивает сначала мою шпагу, а потом и дагу в сторону и только после этого наклоняется ко мне, при этом выразительно надавив на острие.
Мне не нужно напоминать о том, что я нахожусь на грани, и я лишь молча плотнее вжимаюсь спиной в тающий подо мной снег.
С какой-то странной отчужденностью я слышу, как гулко стучит о ребра мое сердце.
Я боюсь?
Ассасин забирает письмо, из-под капюшона неотрывно глядя мне в лицо.
И я отвожу глаза.
А когда мне в грудь с еще большей силой вжимается острие его шпаги, мертвенно-бледным паром срывается с губ:
– Прошу…
Мой враг кривится, как будто одно-единственное слово принесло ему боль, одним движением вкладывает шпагу в ножны -
И, брезгливо отворачивая от меня лицо, обжигающим холодом ставит свое клеймо:
– Трус.
Этого достаточно, чтобы я успел сделать ему подсечку и, когда снег жадно раскрыл под ним свою пасть, извернувшись змеей, навалиться сверху.
Я перехватываю скрытый клинок перчаткой - ладонь рвет острая боль - и лезвие кинжала, молниеносно вынутого из голенища ботфорта, разрезает падающие хлопья снега на капли воды, прежде чем на полную длину войти ассасину под грудь.
– Гордец, - тихо шепчу я.
И поворачиваю клинок.
***
– Раинер, где вас только носит!
– длинноволосый мужчина спрыгивает с коня
– Бога ради, граф, не глядите на меня так, - перед тем, как протянуть ему письмо, я крепко сжимаю его руку.
– Всего одно маленькое недоразумение.
– И скольких завтра недосчитается королевская рота?
– Рота? Рота - одного.
Сезар хмурится и легким движением смахивает со шляпы снег:
– Но…
Я лишь машу рукой.
– Отправляйся в путь. И пусть Отец Понимания ведет тебя.
То, что случилось, уже случилось. Ассасины никогда не забудут об этом.
Значит, так тому и быть.
Мы умираем, потому что стремимся защитить мир, который, когда приходит время, не защищает нас.
И тогда мы умираем за него.
Я смотрю в удаляющуюся спину своего брата, и ветер треплет кроваво-красные крылья моей формы.
А на Париж все также падает снег, но сквозь нависшие стальные тучи уже начинают пробиваться первые рассветные лучи.
_______________
*На деле, это знак Ордена Святого Духа. Но мальтийский крест взят в нем за основу.
========== III. 1291 н.э.: Путь Наверх. Иерусалимское королевство, Акра ==========
Комментарий к III. 1291 н.э.: Путь Наверх. Иерусалимское королевство, Акра
Арабский мини-переводчик к части:
Гяур - презрительное название любого не-мусульманина.
Безон - да в общем-то, и не по-арабски “Босеан”.
Вакиф - использовано как “не стрелять!” и “стой!”.
Рама - команда: “огонь!”
Ихриб бейтак - мусульманское проклятие; что-то вроде “мой бог разрушит твое жилище”.
Аатамиду алейк - я тебе верю.
«Босеан!»
Отчаянно прорезает густой дым чей-то одинокий крик.
Дым режет по горлу сарацинским кинжалом, въедается в слезящиеся глаза. В хауберке невыносимо жарко, шлем раскалился, койф царапает лоб, и голова идет кругом от нехватки воздуха.
«Босеан!» подхватывает кто-то, и вот уже спереди, позади, вокруг меня все, кого удалось собрать на смерть, хрипло, надсадно взывают к нашему знамени.
Единственному, что у нас осталось.
В паре шагов от меня, но через дым кажется, что по ту сторону моря, наш магистр наклоняется вперед с коня и молча кладет руку на плечо магистру Госпиталя.
И Жан де Вилье коротко кивает в ответ на немую просьбу своего давнего соперника.
***
– Ничего, братья, - голос магистра прорывается ко мне с трудом, хотя сам он справа и впереди от меня – в первом ряду. – Мы продержим их сколько сможем.