Атомка
Шрифт:
— К какой еще дырке?
— «Дырками» называют нелегальные места проникновения в Чернобыльскую зону.
Мальчик снова дернул Шарко за рукав и потянул за собой — теперь уже совершенно очевидно желая куда-то отвести. Владимир перевел:
— Он говорит, что «дырка» находится в двух или трех километрах отсюда, перед селом Красятичи. Он говорит, за «дыркой» начинается старая разбитая дорога, по которой машина проедет с трудом, но пешком ее запросто одолеешь, а идет эта дорога через всю зону, огибая с юга Атомку и заканчиваясь у озера Глубокое. Кстати, воды Глубокого и использовались
Шарко посмотрел на стену леса за спиной и спросил:
— А мальчик видел, как мотоцикл возвращался?
Подросток ответил, что нет, не видел; комиссар несколько секунд подумал и попросил Ермакова:
— Узнайте-ка у него еще вот что: когда тут последний раз шел снег?
— Три или четыре дня назад, — переговорив с Гордеем, ответил переводчик.
Ах как жаль… Наверняка никаких следов мотоцикла уже не видно… Но Франк и не думал сдаваться:
— Пусть мальчик проводит нас туда, к этой самой «дырке».
Владимир растерялся, покусал губы, потом тихо сказал:
— Простите, но… но я туда не поеду. Я должен был отвезти вас в деревню, должен переводить, должен помогать вам во всем, но нелегально в запретную зону я не пойду! Думаю, вам тоже не следует пытаться проникнуть в такое опасное место.
— Понимаю. Что ж, тогда мы поедем туда одни, а вы, пожалуйста, подождите нас здесь. У вас будет время поговорить с родственниками детей.
Переводчик нехотя согласился. Люси отвела комиссара в сторону, лицо у нее на морозе совсем задубело.
— Ты уверен, что нам стоит так себя вести? Если мы хотим туда попасть, может, надо сначала связаться с посольством, с атташе?
— Ну да, и потерять кучу времени на бумажки и болтовню! Меня тошнит от этого типа! Атташе хотел во что бы то ни стало навязать нам своего переводчика, чтобы тот за нами следил.
— А может, он из вежливости? Такой дипломатический ход…
— Что общего у дипломатов с полицейскими?
Комиссар вошел в лес, продвинулся немного вперед, осмотрелся. Почва и снег были покрыты коркой льда, хрустевшего у него под ногами.
— Должно быть, наш мальчонка явился оттуда, из-за деревьев. Автобус стоял здесь, и он, никем не замеченный, спрятался в багажном отсеке. В больнице у него на запястье обнаружили следы, подобные тем, что оставляет тесный стальной браслет. Я убежден, что ребенка держали взаперти где-то в зоне отчуждения и Дюпре помогла ему сбежать. Не представляю себе никакого другого сколько-нибудь возможного сценария. Поэтому нам непременно надо туда.
— Без оружия, без ничего?
— Выбора-то нет. Если мы увидим что-то подозрительное, вернемся, предупредим власти и Службу внутренней безопасности. Будем действовать аккуратно. Договорились?
— Будем действовать аккуратно… Знаешь, смешно! Мне кажется, сейчас здесь, со мной, снова Шарко дней своей славы. Тот, кому наплевать на любые правила и кто сделает все, чтобы достичь цели.
Комиссар пожал плечами и подошел к Гордею.
Владимир переводил:
— Он проводит вас до дороги и вернется сюда пешком. Но он хочет что-нибудь за это получить.
— Разумеется!
Шарко достал из бумажника купюру в сто евро
Люси, на минутку задержавшись, спросила Владимира:
— А радиоактивность? Чего точно надо бояться?
— В общем-то, ничего, если будете осторожны. Не снимайте перчаток, ничего не пейте и не ешьте. Радиоактивность — в почве, в воде, но не в воздухе, разве что в непосредственной близости к четвертому энергоблоку. А когда я говорю «в непосредственной близости», я имею в виду расстояние не больше нескольких метров. Я уже сказал, что саркофаг дает утечки, что урановые стержни реактора продолжают излучать, ну и если вы подойдете близко — схлопочете меньше чем за час смертельную дозу.
Люси, вместо того чтобы поблагодарить, покачала головой.
— М-да, обнадежили… Ну ладно, мы скоро вернемся, — сказала она, протягивая руку переводчику.
— Чем скорее, тем лучше. Будьте осторожны, а главное — не сходите с дороги. В этом лесу полно голодных волков. Природа стала очень агрессивной и, можете быть уверены, не проявит к человеку ни капли милосердия.
63
Для того чтобы описать их страх и подавленность, не найдется никаких слов.
Проехав километров пять по практически непроезжей дороге зоны отчуждения, они попали в город — без имени и без людей. Вся обстановка тут говорила о том, как неожиданно и жестоко все оборвалось. Двери домов остались открытыми, на улицах валялись остовы машин, но разрушенные временем магазинчики тем не менее, казалось, ждали покупателей… Со всех сторон сквозь снег пробивалась растительность — дикая, всепожирающая. Искривленные ветви торчали из окон домов и проржавевших грузовиков, подъезды напоминали опушки фантастического леса, корни деревьев разрывали асфальт. Еще несколько лет — и все, что построено человеком, без следа исчезнет в тишине.
— Владимир был прав, — сказала Люси. — Действительно, в нормальном месте природа не могла бы за двадцать шесть лет так все разрушить. Можно подумать, тут все процессы идут с какой-то бешеной скоростью, и нет такой силы, которая оказалась бы способна сопротивляться этим деревьям, растущим даже посреди мостовой.
Шарко продолжал ехать прямо, и, хотя он двигался очень медленно, чувствовалось, с каким трудом машина преодолевает некоторые участки дороги.
Километр за километром мимо развороченных хуторов и армейских казарм, мимо заводов в руинах… Расставленные вдоль дороги на столбиках желтые треугольники с красным трилистником напоминали о высокой радиационной опасности. Невидимой опасности. Слева, прямо в лесу, они увидели церковь с изгрызенными до крови плющом стенами, с хищно тянущимися к ней — вот-вот нападут! — ветками берез и буков. Было время, сюда шли на встречу с Богом, а встретились с прямо Ему противоположным — с атомом… А вот лежащая пожарная машина, вот насквозь проржавевший трактор… А эти остовы — вообще не поймешь чьи… Дорога прорезала лес, который становился все более редким, — видимо, клыки природы не пощадили и его…