Авдотья, дочь купеческая

Алферова Наталья

Гарцующий на белом коне впереди строя генерал, скомандовал:

— Привал. Разойтись!

После чего направил коня к выехавшим ему навстречу народным командирам. Генерал находился в ставке главнокомандующего, когда туда доставили Чёрного колдуна, потому поздоровался с Михайлой Петровичем, Дуней и Глашей как со старыми знакомыми. Заметив пушку, генерал даже по лбу себя хлопнул.

— А мы-то голову ломаем, кто здесь огонь ведёт. Говорите, наголову егерей разгромили? Ай, молодца!

Михайла Петрович быстро договорился с генералом о передаче

пленных. Пленные радовались чуть ли не больше окружающих. Французские егеря почувствовали облегчение, когда солдаты их забрали от суровых бородатых мужиков и их воинственных жён.

Крестьяне смешались с пехотинцами, им тоже было что друг другу рассказать.

Долго задерживаться войска не могли. Вскоре пехотный корпус, усиленный артиллерийской ротой, маршировал по дороге дальше. К артиллеристам прибились и пушкари с трофейной пушкой. Артиллерийский поручик принял их с радостью. Пушкари звали с собой Тихона, но у того на шее повисла жена, причитая на всю округу:

— Тишенька, родненький, не пущу! На кого ты меня оставишь? Двойнят ведь ношу, Ворожея сказывала!

— Оставайся, Тихон, видать, не судьба тебе с нами пойти, — сказал один из пушкарей.

Второй лишь обнял Тихона, похлопав по спине.

Попрощаться с пушкарями много народу захотело. Вдоволь наобнимавшись, служивые поспешили догонять уже свою роту.

— Но, родимые! — крикнул один из пушкарей, дёргая поводья, лошади послушно повезли лафет.

— Никак, правда, двойнята? — подозрительно спросил Тихон довольную жену.

— Правда, — ответила Ворожея и добавила: — Парнишки.

— Вот, Оська, учись! — гордо сказал Тихон, хлопнув стоявшего рядом друга по плечу. От радости он даже забыл о том, что Оське только сняли с руки повязку. Тот сморщился, но виду не подал. Сам на такую радость и вовсе в пляс бы пошёл.

Дуня, глядя вслед уходящим войскам, сказала:

— Вот теперь можно и по домам. Навоевались и будет.

Роспуск народных отрядов и возвращение домой и стало третьим знаменательным событием этого дня. Захар переписал всех крепостных, воевавших в отряде Дядьки Михайлы, с тем, чтобы выкупить вместе с семьями, как только хозяева вернутся. Мальчишек, что попались в магическую ловушку Николая Николаевича, Михайла Петрович при себе оставил.

— Мы с Глашенькой под опеку Ванятку с Васяткой берём, — пояснил он Дуне. — С соседом твоим опосля порешаем. Думаю, он не только ребятишек, но и Алексеевку согласится продать.

В переселении покровским и обитателям имения помогали язычники. Разумеется, с разрешения Волхвов. Старший Волхв с удивлением понял, что испытывает не радость, что чужаки уходят, а грусть. Он подошёл к отцу Ионе и неожиданно поклонился, со словами:

— Благодарствую за науку.

— Какую науку? — с растерянностью спросил старый священник. — Я ведь в свою веру не манил, проповедей не читал.

— За то спасибо, что указал, как хорошими соседями стать с теми, кто иной веры. Свои обычаи не навеливать, чужие почитать.

— И тебе спасибо, старче, за приют и терпение, —

ответил отец Иона и поклонился в ответ.

Особняк и деревенские дома оказались не особо сильно разграблены. Сработали суеверные слухи, ходившие среди французов, да ещё то, что генерал Жюно, в отличие от многих других, в своём корпусе мародёрство жёстко, а порой и жестоко, пресекал. Чёрного колдуна из ставки переправили в столицу, как сообщил встреченный командир пехотного корпуса, чтобы там его дальнейшую судьбу определил сам император Александр I.

В комнате Платона, которую занимал Чёрный колдун, первым делом сняли тёмные шторы и распахнули окна. Пока служанки убирались, Ворожея обошла покои, шепча заклинания и раскладывая по углам пучки трав.

— Священник ваш пусть тоже дом своими молитвами очистит, лишним не будет, — посоветовала она Дуне.

— Пойдём, подруженька, съездим в Покровку. Мельницу и кузню восстановить надо. В имении амулеты я зарядила, — позвала Дуню Глаша.

Выглядела она оживлённой, радостной и полной сил. Дуне же, заглянувшей в комнату супруга, слегка взгрустнулось, хоть и думала она совсем не о Платоне. Но кто же даст меланхолии предаться? Как только они с Глашей стали спускаться к выходу по лестнице, к ним подошла Аграфена.

— Матушка барыня, ты только посмотри, как эти французы криворукие мне чугунки да сковородки закоптили! — воскликнула она. — Вели, чтоб мальчишек деревенских в помощь прислали, нам со Стешей и в три дня не вычистить.

— Возьми амулеты, не мучайся, — посоветовала Глаша.

— Эх, Глафира Васильевна, амулеты до блеска не очистят, не то, что речной песочек, — возразила кухарка.

— Хорошо, Аграфена, мы сейчас в Покровку едем, пришлю тебе помощников, — пообещала Дуня.

Когда вышли из дома на парадную лестницу, к ним кинулись Демьян с Кузьмой.

— Авдотья Михайловна, — сказал Кузьма, — наши карета и коляска в целости, да и ещё и карета колдуна здесь осталась, чёрная, с бесовскими знаками. Что с ней делать-то? Мужики кричат, что сжечь надобно, плюются и крестятся, когда мимо проходят.

— Раз надобно, сожги, — спокойно ответила Дуня, подумав, что никакая сила не заставит её в этой карете ездить.

— Это мы быстро, — оживился Кузьма, — за имением в овраге как раз местечко удобное.

— Демьян, запряги нам коляску, в Покровку поедем, а то всё верхом да верхом, — попросила Глаша.

— Это мы быстро, — повторил Демьян за Кузьмой и кинулся на конюшню.

— Глаша, не знаешь, что за кутерьма в саду? — спросила Дуня.

Опираясь на перила, она встала на цыпочки, чтобы разглядеть. Из-за деревьев, до конца не сбросивших листву, видно было плохо.

— Михайла распорядился, чтобы из сада прах перенесли, да и егерей сегодняшних похоронить надо. Они с Николаем Николаевичем на поляне, где бивуак был, помогают могилу общую рыть, магией землю отогревают, — ответила Глаша и, вдохнув прохладный воздух, добавила: — По всем приметам конец осени и зима ух и холодными будут.