Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
— Мы, пока здесь, поможем восстановить, починить, почистить, магия с собой, — пообещала управляющему Дуня.
Задержаться в Москве они смогли только на два дня, чтобы не опоздать к балу. За это время многое сделать успели, Михайлу Петровича тоже привлекли. У него куда лучше, чем в своё время у Платона получалось, потому как к дару прилагалось и понимание своих действий. Дядины работники с такой помощью приободрились. Оно и понятно, когда результат виден, и работать веселее.
Из Москвы до Санкт-Петербурга путники за три дня домчались. В карету впрягли четвёрку лошадей, которых меняли
Михайла Петрович, Дуня и Глаша вошли в фамильный особняк Лыковых, шутя и отряхивая друг друга.
Выглянувшая служанка ойкнула и скрылась в коридоре, ведущем в столовую, как раз подошло обеденное время. Вскоре оттуда появились Платон, его маменька и тётушки. Платон обогнал остальных и направился к Дуне, но наткнулся на кулак Михайлы Петровича, отлетел к лестнице, ударился спиной о перила и съехал со стоном на ступени, держась за скулу.
— Как вы смеете?
— Платоша, сыночек!
— Надо доктора позвать! — заголосили маменька и тётушки.
— Молчать!!! — гаркнул Михайла Петрович. Зазвенели хрустальные подвески на светильниках, замерли с открытыми ртами маменька и тётушки, Платон перестал стонать, а прислуга вытянулась в струнку, как рядовые перед генералом. Михайла Петрович же, как ни в чём ни бывало, обратился к Платону: — Это тебе, дорогой зятёк, задаток. Коли Дунюшку мою ещё хоть пол разика обидишь, вот тогда по полной получишь. Вставай, хозяин, встречай жену любимую, да нас, гостей.
Платон, кряхтя по-стариковски, поднялся и сказал:
— Всегда рады принять гостей в нашем доме, правда, душенька?
Он посмотрел на Дуню и подошёл к ней, прихрамывая на ушибленную о ступеньки ногу и держась за пострадавший от удара о перила бок. Обнял жену и попытался помочь снять длиную лисью шубу, но при этом так морщился от боли, что Дуня, отстранив его, сама скинула верхнюю одежду в руки слуги.
Михайла Петрович, узнав от Дуни имя дворецкого, обратился к нему:
— Климентий Ильич, будь добр, распорядись нам с женой одни покои приготовить.
— Будет сделано, ваше степенство, — ответил Климентий Ильич. Причём обращение «ваше степенство» к Михайле Петровичу у него прозвучало уважительнее, чем «ваше сиятельство» при обращении к Платону.
Глава тридцать девятая. Придворный бал
Доктора Платону всё же вызвали, поскольку двигался тот с трудом и морщился от боли отнюдь не притворно, даже магическое обезболивание действовало недолго. Дуня настояла, чтобы выслали карету за профессором из Медико-хирургической академии, помимо преподавания, ведущим и частный приём. Ещё на одном из весенних балов довелось ей танцевать с ассистентом профессора. Тот только и делал, что восторженно рассказывал о своём наставнике. Тогда Дуню это раздражало, а, смотри-ка, пригодилось.
— Торопился жену встретить, споткнулся и упал с лестницы, — ответил Платон на вопрос доктора о природе травмы и добавил: — Невыносимо болит, спасибо, Дунюшка
— Что же вы так неосторожно, граф? — спросил профессор, с подозрением глядя на лицо Платона с наливающимся на скуле кровоподтёком. Но вслух доктор свои подозрения озвучивать не стал, и велев слугам принести пузырь со льдом, принялся осматривать и ощупывать пациента.
Позволил он присутствовать в комнате больного лишь Дуне. Маменьку Платона, после того, как та начала причитать, доктор вежливо, но решительно выставил. При осмотре он использовал амулеты, похоже был выходцем из простого сословия и магией не обладал. Разговорчивостью доктор не отличался. Он наложил тугую повязку на грудь Платона, прибинтовал к ноге шину, напомнившую Дуне вырезанные из дерева лубки у язычников, велел приложить к скуле завёрнутый в полотенце пузырь со льдом. После чего принялся мыть руки в принесённом слугами тазике с чистой водой. Когда он взял полотенце, Дуня не выдержала и спросила:
— Ну как он, доктор?
— Ничего страшного, графиня, всего лишь трещина на трёх рёбрах и растяжение связок голеностопного сустава, — ответил доктор. У Платона даже глаза округлились, он-то не считал, что трещины в рёбрах «ничего страшного». Доктор же продолжил: — Повязку носить не менее двух недель, резких движений не делать. Шину, возможно, меньше. Загляну через неделю, скажу точно. Что касается лекарств, раз уж вы, голубушка, магией владеете, лучше ей и воспользоваться. Но не чаще двух раз в день.
Профессор попрощался и отбыл, явно довольный выданной ему Михайлой Петровичем оплатой. К Платону вошли маменька и тётушки, Дуня, решив, что нянек и без неё достаточно, вышла в гостиную, где её ждали папенька и Глаша. Пересказав слова доктора, она поделилась неожиданно возникшей проблемой:
— На придворный бал не принято дамам без сопровождения являться. У меня и приглашение моё именное и ещё одно на сопровождающего, без указания имени. Думала, с Платоном пойду, теперь и не знаю, что делать. Жаль, никого из вас взять не могу.
Она виновато посмотрела на отца и подругу.
— Конечно, не можешь, бал только для дворян, — спокойно ответила Глаша и посоветовала: — Ты старшую тётушку пригласи, из трёх сестёр она самая рассудительная. И тебе хорошо, и ей развлечение. Дуня, тебе на днях письмо от братиков пришло, Климентий Ильич нам отдал, пока ты Платошу своего доктору показывала.
— Смотри-ка, не наябедничал на меня зятёк, — произнёс Михайла Петрович, покачивая головой. Платон в его глазах немного вырос, самую чуточку. — Читай скорее, где там наши бродяги. Что в ополчении, ни капли не сомневаюсь.
— Павлушу с Петей определили в военные картографы. Служат в секретном месте, выходят в город редко. Обещаются в воскресенье зайти и надеются застать, — сказала Дуня и добавила: — Читаю дословно: писали папеньке, да обратного ответа нет, может, не дошла весточка. Петя влюбился в фрейлину. Не слушай, врёт он. Ну, тут почерк разный, точно друг у друга самописец вырывали, даже кляксу поставили. Мальчишки!
— Где там у нас фрейлины водятся? — спросил Михайла Петрович, почесав затылок. — Выходит, Петя с Павлушей при царе служат.