Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
Спустя два дня сборов из имения Лыково-Покровское выехали карета и коляска и небольшой отряд конников, людей Михайлы Петровича, что вместе с ним отправлялись в спасательную операцию, а попали на войну. Ну да хозяин не обидел, обещанную оплату вдвое увеличил. Экипажи утеплили согревающими амулетами, а коляску так и вовсе на полозья поставили. Уже по погоде было ясно, что выпавший снег таять не будет. После второй остановки на ямской станции разъехались: карета направилась в сторону столицы, а коляска и конники поехали в Ярославль.
Ярославль
В особняке приехавших встретили шумно и весело. Слуги немного огорчились, что хозяин приедет позже, но бурно радовались при известии о его женитьбе на Глаше. Юные магички с восторженным визгом повисли на Николае Николаевиче, облепив со всех сторон.
— Девочки, ведите себя прилично, — тщетно взывала к ним мадемуазель Бонне, но у самой глаза сияли от счастья.
Остаться наедине у Николая Николаевича и мадемуазель Бонне получилось только ближе к вечеру, когда их подопечные немного угомонились и разошлись по своим покоям, а новые воспитанники Михайлы Петровича разместились в приготовленной для них комнате.
Смелости у Николая Николаевича хватило лишь на то, чтобы пригласить мадемуазель Бонне для разговора в Чайную гостиную. Войдя же туда, он остановился напротив француженки, которую мысленно давно уже называл своей и замер, растеряв куда-то заготовленные заранее слова. Он смотрел, не отрываясь, на прекрасное лицо, манящие губы, сияющие карие глаза.
— Ты что-то хотел сказать мне, Николя? — спросила мадемуазель Бонне, обращением на «ты» стирая грань между ними.
— Всё не так, нет цветов, кольца, но… — начал Николай Николаевич, запнулся и уже решительно продолжил: — Мари-Луиз Бонне согласна ли ты стать моей женой.
— Пока тебя не было, Николя, я приняла православие. При крещении мне дано имя Мария, — сказала француженка.
— Мария, Машенька, — произнёс Николай Николаевич, словно пробуя её новое имя на вкус, затем неуверенно спросил: — Это значит: да?
— Это значит — да, — последовал ответ.
Николай Николаевич встал на колени перед возлюбленной, взял её руки в свои и сказал:
— Как же я люблю тебя! — И, не удержав эмоции, произнёс слова из любимого сонета: — Как в зеркало глядясь в твои черты, я самому себе кажусь моложе. Мне молодое сердце даришь ты, и я тебе своё вручаю тоже.
В коридоре за дверью чайной гостиной к этому разговору прислушивались юные магички и быстро сдружившиеся с ними братья-лазутчики. Это только взрослые были уверены, что дети сидят у себя. А как усидишь, когда происходят такие интересные вещи?
— Хорошо дядька Николай сказал, красиво, — тихо произнёс Васятка.
— Это Шекспир, — поправила девочка с пенсне, заметив непонимающие взгляды мальчишек, добавила, — потом расскажу, кто это.
—
Все остальные рванулись к приоткрытой двери. В этой суматохе кто-то свалил большую напольную вазу, упавшую с громким стуком. Лазутчики и юные магички переглянулись и кинулись прочь, с грациозностью и топотом табуна жеребят.
— Даже гадать не нужно, кто подслушивал, — сказала француженка, улыбаясь.
— Пусть, зато ничего рассказывать не придётся, — ответил Николай Николаевич.
Он поднялся с колен, обнял, и, наконец-то, поцеловал любимую, такую хрупкую и такую сильную женщину.
Глава тридцать восьмая. Встречи в Москве и в столице
По дороге в столицу путники, по предложению Михайлы Петровича, заехали в Москву. Михайла Петрович решил посмотреть, как там особняк и склады брата. Ещё на подъезде к Первопрестольной в морозном воздухе почувствовался еле уловимый запах гари.
— Смотри-ка, почти два месяца от больших пожаров прошло, а ещё палёным несёт, — сказал Михайла Петрович. — Склады наши наверняка погорели. Надеюсь, братец основное вывезти успел. Но особняк каменный должен устоять.
— Что гадать, приедем, увидим, — сказала Дуня, успокаивая отца. Хотя у самой сердце сжималось, когда думала о дядином особняке, в котором они часто гостили. Почему-то в голове всплыла картинка, как она свекровь с тётушками в дальние гостевые комнаты отселяла.
— Михайла, Дуня, давайте мимо нашего института проедем, — попросила Глаша. — Николай Николаевич говорил, что мастера собирались каретный ряд сжечь, а это ведь совсем рядом.
Михайла Петрович кивнул, отдёрнул шторку, отделяющую карету от кучера, пару раз стукнул и приоткрыл небольшое окно.
— Тпру! — раздался голос Демьяна, останавливающего лошадей. В окне показалось лицо кучера, он спросил: — Случилось чего, хозяин?
— Езжай мимо Каретного ряда, заглянем в Институт благородных девиц. У меня же юные магички квартируют, нужно им обсказать, как чего, — велел Михайла Петрович.
— Вот увидишь, хозяин, раз этот институт от тех самых магичек уцелел, что ему французы, — ответил Демьян, хохотнув. Тут же раздалось его бодрое: — Но, пошли, родимые.
Карета быстро поехала по хорошо укатанной дороге. Пассажиры приникли к окнам. Москва отстраивалась. Непрерывным потоком ехали телеги с досками, брёвнами, камнем и прочим строительным материалом. Сквозь дверки кареты доносились стук молотков, визг пил, уханье магического молота, забивающего сваи. На окраине погорели все дома, ведь тут в основном они были деревянными. Но даже тут почти не имелось заброшенных мест пожарищ, около каждого копошились люди, в основном укладывая фундамент, но кое-где уже начали возводить стены.