Авиатрисы

Плат Ами Д.

Тогда, во время эфира, она действительно ничего не знала. Уже когда ее выступление завершилось, Томас сообщил графине о сбитом истребителе, который для советника был лишь «незначительной деталью, которая никак не влияет на исход дела».

– Нам нужны ракеты, – говорил он. – Подумайте, что будет, если мы сможем не просто бомбить, а еще и сбивать дирижабли. Поворот, который изменит ход войны.

А Эбигейл пожимала плечами. Уж это точно вне ее компетенции.

Она только закончила письмо в медицинский институт, сидела в своем кабинете и наблюдала

в окно, как девочки из третьего отряда обедают на улице. Ясное небо стало редкостью. Почти каждый день лил дождь. Эбигейл прикидывала, как изменятся погодные условия, когда начнутся полеты.

Графиня начала разбирать корреспонденцию. Взяла в руки первое попавшееся письмо и невольно вздрогнула.

Золотыми чернилами, косым, энергичным почерком было выведено:

«Дражайшей Эбигейл де Локк».

Она сломала бордовую печать с императорским гербом и открыла конверт.

Из него выпало серебристое перышко с лиловой каймой, очень красивое.

«Душа моя, свет мой, надеюсь, вы простите мне такую вольность! Я думаю о вас ежедневно и ежечасно. С той памятной встречи не знал я ни покоя, ни сна…»

Эбигейл закатила глаза. Цесаревич славился любвеобильностью, поэтому послание ничуть не тронуло и не удивило. После убористых строчек, наполненных воздыханиями, он писал следующее:

«Вообразите, какой восторг я испытал, когда во дворец наконец-то привезли диковинных животных из Лерийской Республики, что обещали мне еще месяц назад. Я велел выпороть лентяев, которые задержали ценный груз! Представьте себе, среди них оказалась голубка – такая чудная, – сверкающая, серебристая, а края крыльев лиловые, как закат над моим замком в Ливерни. Сразу же захотелось прислать одно перышко, чтобы и вы могли полюбоваться. Птичка прекрасна и напоминает вас.

Хочет летать, но сидит в клетке в старинном дворце. Ее перышки – как ваши глаза. Вы должны приехать и взглянуть на нее во что бы то ни стало».

– Голубка?.. – протянула Эбигейл. – Делать мне больше нечего. Какой ребенок! А ведь придется сочинять ответ.

На секунду она задумалась, погладив пальцем подпись в завитушках:

«Навеки ваш, Октавиан Август».

А можно ли вовсе проигнорировать послание?

Сказать, что кто-то его потерял? Тогда одной поркой явно не обойдется.

Пока Эбигейл размышляла, в кабинет заглянула Луиза. Вид у нее был подозрительно расстроенный и виноватый.

– На станции стоит паровоз с продуктами. Прости, я забыла и никого не отправила.

– Луиза, а можно быть посерьезнее?! Беги скорее. И обязательно проверь, чтобы все доставили, не потеряли и не испортили.

–

Да, конечно. Извини.

Эбигейл покачала головой: младшая сестра – сплошные хлопоты, хотя с возрастом, конечно, с ней легче справляться.

* * *

Когда ночью Эбигейл сидела над бумагами, а в дверях появился Томас, директриса удивилась. Работы у обоих навалилось через край, отвлекаться сейчас – непозволительная роскошь. Какая бы ни появилась причина – она недостаточно весомая для поездки.

– Я вас не ждала. По какому случаю? – тон холоден, как осенняя ночь. Непроницаем.

– Прекрасный случай, душа моя. Я соскучился. Иногда дни, проведенные в разлуке, – почище всякой другой беды.

– Что это с вами? – недоверчиво спросила Эбигейл.

Томас сел в кресло напротив нее – по другую сторону стола.

– Не хотите мне ничего рассказать?

– О чем, Томас? У меня работы до утра, не до ваших экивоков.

– Не знаю… Ничего не припоминаете?

– Что за игры? Вы как маленький.

Биен встал. В синих глазах отражалось пламя свечей.

– Зачем пользоваться огнем, когда есть электричество? – спросил он и подошел к Эбигейл со спины, склонился к уху и втянул носом воздух, цветочный аромат ее волос.

От близости защемило сердце.

– Так уютнее.

– Позвольте? – Томас пошевелил бумаги на столе, принялся что-то искать. Но того, что ему требовалось, там не оказалось. Тогда советник подал Эбигейл руку, чтобы она встала, и повел в спальню.

В комнате было жарко, камин горел именно здесь, отдавая тепло соседним помещениям.

Томас скинул пиджак.

– Что вы искали?

– Письмо, – просто, не скрывая, ответил тот.

– Какое?

– Вы знаете.

– Одно письмо заставило вас сорваться в такую даль? – насмешливо сказала Эбигейл.

Она прекрасно осведомлена о том, что служба безопасности Томаса проверяет почту академии крайне тщательно. И ему наверняка доложили о новом корреспонденте. Только вот чего он так испугался? Это ведь несерьезно.

«Томас испугался?» – Эбигейл даже не успела осознать эту мысль.

Томас схватил Эби за талию и притянул к себе. Она задохнулась от неожиданного страстного касания губ. Мужчина нетерпеливо расстегивал ремешки на кожаном корсете, покрывая поцелуями шею Эбигейл.

Глаза Томаса буквально кричали: «Хочу, чтобы вы были только моей!»

Их близость, всегда хрупкая и призрачная, разгоралась в ночи. Но после они никогда не лежали обнявшись, не болтали, не водили пальцами по коже друг друга, рисуя завитки и узоры. Не шептали нежностей, не мечтали.

– Оденьтесь, я приехал по делу, – скомандовал Томас.

Эбигейл подчинилась – что толку спорить? – набросила легкое ночное платье.

Томас встал, натянул брюки и подкинул в камин дров. Комната пылала жаром, но советник, вероятно, не захотел, чтобы огонь погас.

Эбигейл присела в кресло, любуясь отсветами пламени на блестящей от пота коже Томаса, на его прессе и мускулистых плечах.