Азбука для побежденных

Белецкая Екатерина

Мужчина сперва улыбнулся, а потом начал хохотать, заливисто и звонко. Кажется, признание Аполлинарии подействовало на него, как самое лучше лекарство от тоски и печали.

— Прелестно, — выговорил, наконец, он. — Сударыня, в этом я вас винить никак не могу. Думаю, он начал внушать вам мысли о природе мироздания, и сумел вывести вас из себя.

— Нет. Он напал на ваших соперников по игре, — тихо сказала Аполлинария. — Сперва они были в образе воробьев, потом в образе котов, а потом — стали мальчишками. Он… он хотел убить их, а я не позволила. О природе мироздания, впрочем, он тоже мне говорил, —

добавила Аполлинария. — Но исключительно в свете обсуждения ваших оппонентов.

— Скорее всего, он считает, что они нарушили законы природы мироздания, — сказал мужчина. — А он этого не любит. Думаю, он бы отказался выполнять моё поручение, если бы знал, что я точно так же, как и они, тоже нарушаю эти законы. Вот была бы хохма.

— Разве это смешно? — с удивлением спросила Аполлинария.

— А разве нет? — удивился мужчина. — Можете себе представить, какое выражение появилось бы на его ящеричьей морде, когда он услышал бы об этом? По-моему, это более чем смешно. Впрочем, он не узнал, и уже не узнает, потому что ко мне он больше не придет, и рассказать что-то про эти вещи ему теперь некому.

— Он крайне неприятный тип, — призналась Аполлинария. — Но… я рада, что он остался в живых. Признаться, я подумала, что убила его в тот раз.

— Он сказал, что очнулся на дне мусорного бака, — хмыкнул мужчина, — и что долго вылезал, а потом чистил костюм от картофельных шкурок и размокших салфеток.

— Зря он так обошелся с мальчишками, — покачала головой Аполлинария. — Если бы он проявил к ним деликатность, я бы не побежала за ломиком.

— Такова его природа, и его постоянная основа, — пожал плечами мужчина. — Он решил, что познал в совершенстве законы мироздания. Дурак. На самом деле в совершенстве их знать невозможно. Никому, за редким исключением.

— Это исключение, видимо, вы сами? — догадалась Аполлинария.

— Отчасти это так, — кивнул мужчина. — Но совершенству нет предела, как вы понимаете. Впрочем, сейчас это не имеет значения.

Аполлинария задумалась, затем вспомнила разговор со старухами, и спросила:

— Скажите, а в чем суть игры, в которую вы играете… получается, что сами собою, верно? Мне сказали, что смысл этой игры неизвестен никому, но вы-то должны это знать.

— Смысл меняется, — ответил мужчина. — В данный момент смысл — это продолжение самой игры. И очередная партия в этот раз должна была прийти в новое положение равновесия. Понимаете?

Аполлинария кивнула, хотя на самом деле последнюю фразу мужчины она не очень хорошо поняла. Что за положение равновесия такое?

— Положение равновесия — это общий проигрыш? — спросила она. Мужчина дернул плечом. — Но… мне почему-то кажется, что возможен иной итог.

— Вот и я так думаю, — согласился мужчина. — По крайней мере, думал… до одного момента.

Неужели он говорит о той стене? Аполлинария нахмурилась.

— Вы сочли для себя возможным повлиять на исход раунда, — тихо произнес мужчина. — Раньше подобные вам такого себе не позволяли. Для меня, сударыня, это повод задуматься.

— О чём? — спросила Аполлинария. — О замене доски?

— Не знаю, — ответил он. — Пока что я не могу ответить вам на этот вопрос.

— Не можете, потому что вы сейчас один? — вдруг поняла Аполлинария. —

Не можете, или не имеете права? Если игроков, как вы утверждаете, трое, то и отвечать должны все три, ведь так?

Мужчина промолчал, отвел взгляд, и Аполлинария поняла, что сейчас она оказалась права. Может быть, она и не знала цели игры, но главное её правило она угадала верно. И, кажется, ещё один момент ей удалось понять, но для этого придется задать вопрос.

— В этой вашей игре вообще не бывает победителей, — тихо сказала она. — Вся эта игра — сражение троих побежденных. Это так?

Он снова ничего не ответил, но взгляд его был сейчас красноречивей всяких слов.

— Какая горькая правда, — покачала головой Аполлинария. — Немудрено, что вы не хотите произносить её вслух.

— Не только игра, — сказал он вдруг. — Вся наша жизнь, сударыня, это одна большая азбука для побежденных. Азбука, учебник, по которому мы учимся снова и снова, в надежде понять, каким образом можно оторвать от земли созданный нами же самими камень. Но самое ироничное обстоятельство заключается в том, что мы, кажется, сами же и отняли у себя эту способность.

— Способность понимать? — уточнила Аполлинария.

— Именно так. Вы сейчас сердиты на меня, сударыня, и я вам не нравлюсь, — мужчина встал. — Это закономерно. Но, думаю, вам следует запомнить, что черное не бывает без белого, а свет без тьмы. Не пытайтесь разделить целое на части, как вы это пробуете делать сейчас. Просто не пытайтесь, и всё, примите это знание, как данность, и покончим с этим. А теперь — прощайте. Меня ждёт карта, а вас, если я понимаю правильно, в скором времени ожидают ваши добрые друзья, — он сделал акцент на слове «добрые». — Значит, так тому и быть. Всего наилучшего.

Он резко повернулся, и быстро пошел прочь, в сторону домов. Аполлинария, не успевшая ни встать следом, ни ответить, осталась сидеть на лавочке, растерянно глядя ему вслед. Чувства её пребывали сейчас в полнейшей сумятице, мысли прыгали, как воробьи, наскакивая друг на друга, в голове крутились, словно пыльные демоны, какие-то вопросы, но, увы, ответить на эти вопросы было больше некому.

— Ладно, — произнесла Аполлинария. Встала, одернула платье, привычным движением повесила на локоть зонтик. — Камень, который никто не сумеет поднять. Игра, у которой нет конца, и в которой не бывает победителей. Неделимое целое. И азбука для побежденных, по которой нам всем предстоит учиться. Я просто запомню, и буду держать это всё в голове. Может быть, когда-нибудь эти знания мне пригодятся, хотя в этом я не уверена. Пусть всё будет, как будет.

Она поправила зонтик, и, не торопясь, пошла в сторону, противоположную той, в которую ушел мужчина в синем костюме. Видеть его, пусть даже и случайно, ей абсолютно не хотелось.

* * *

В кафе Аполлинарию уже ждали, и, войдя под маркизу, Аполлинария увидела, что друзья её чем-то взволнованы, и, кажется, обрадованы. Медзо и Мария сидели за столиком, пили неизменный кофе, и переговаривались, Вар о чем-то говорил с Дорией, а Тория беседовала с официанткой.

— О, а вот и вы, — обрадовался Вар, когда Аполлинария подошла к ним. — Сударыня, у нас прекрасные, нет, просто восхитительные новости!