Азбука для побежденных

Белецкая Екатерина

— Конечно, я расскажу, — кивнула балерина. — Однако я сказала пока спасибо только Медзо, но не успела сказать это вам всем, — она обвела собравшуюся компанию взглядом. — Вы не представляете, насколько важным для меня было ваше участие, — она повернулась к Аполлинарии. — Особенно вы, сударыня. Вы были честны со мной, и оказались единственной, кто не испугался меня, не испытал отвращения, а предложил мне дружбу.

Аполлинария улыбнулась.

— Я рада, — сказала она. — Мария, я очень рада, что вы сейчас с нами, и так же я рада тому, что была вам полезна всё это время. Что же, теперь, думаю, мы все готовы послушать ваш рассказ. Кажется, он обещает быть интересным.

* * *

Балерина Мария попала в Город в

незапамятные времена, и в момент появления никакой балериной она не была. Равно как и остальные, она почти не помнила себя прежнюю, но отсутствие памяти её почти не тяготило. Если прошлое ушло, думала она, значит, так тому и быть. Видимо, в нём нет особенной необходимости, ведь если что-то нужно, оно остается, прочее же исчезает просто за ненадобностью.

Жила Мария в красивом старинном доме, неподалеку от площади. Старухи время от времени давали ей различные задания, но выполняла их Мария без особой охоты: они казались ей скучными, и никаких эмоций не вызывали. Мыши мадам Велли? Подумаешь, это всего лишь мыши. Медные трубы? Ерунда, для развитой разносторонней личности слава не так уж и важна. Петрикор? Никогда она, Мария, не любила перьевых подушек. Садки, в которых кипят страсти между ротанами? Глупости, эти рыбьи перипетии не стоят её внимания. И так было со всем, и со всеми.

— Но почему? — спросила Аполлинария с интересом. — Что же вам так не понравилось?

— Понимаете ли, сударыня, все эти личности пытались привить совершенство другим, не думая, что начинать совершенствование требуется с себя, — ответила Мария. — Пробовала мадам Велли самостоятельно пройти свой лабиринт? Пробовал Петрикор прожить хотя бы день не человеком, а голубем? Пробовал капитан Папэр стать бумажным солдатом, и выйти на поле боя? Пробовал Рыцарь сам выполнять то, что требовал от несчастных выдр? Нет, нет, и нет, и ещё раз нет. Так вот, когда пришло моё время, я решила начать с себя. Именно с себя, потому что только такая работа была бы справедлива.

— И что же произошло? — спросила Даарти.

— Слушайте, — вздохнула балерина. — Дальше история становится поучительной. Потому что начать-то я начала, но совершила при этом трагическую и страшную ошибку…

* * *

В одно прекрасное утро Мария обнаружила в своей небольшой квартире новую комнату. Удивительную комнату, стены которой оказались зеркальными, и в которой был балетный станок. Сказать, что она удивилась — это было не сказать ничего, но удивление вскорости сменилось радостью. Ведь до этого Мария долго думала, что ей делать дальше, а теперь стало ясно: Настройщик (кто же ещё?) услышал её, и предоставил условия для осуществления замысла. Великолепно, думала Мария, это просто великолепно, я стану балериной, я приучу своё тело к работе, и сумею привнести в мир красоту этого искусства.

И она начала заниматься, сначала у себя дома, в зеркальной комнате, потом — ей удалось найти в Городе дом, где танцевали другие женщины. Через какое-то время Мария сравнялась с ними, а потом превзошла, и постепенно её перестали называть Марией, и стали называть Балериной. Она ничего не имела против.

— Я была горда тем, что мои труды увенчались успехом, — рассказывала Мария. — Это как растить дерево, понимаете? Сперва ты сажаешь в землю тоненький прутик с парой листочков на макушке, потом долгие годы ухаживаешь за ним, холишь и лелеешь, и, наконец, наступает волшебный момент, когда прутик оборачивается чудесной яблоней, ветки которой гнутся под гнётом сочных сладких плодов. Это ни с чем несравнимое ощущение победы, и почти абсолютного счастья, уж поверьте мне. Я знаю, о чём говорю.

— Мы верим, — покивала Даарти. — Вы абсолютно правы, так и есть.

— И что же было дальше? — спросил Вар.

— О, дальше я поняла, что совершенству нет, и не может быть предела, — вздохнула Мария. — Да, я добилась многого, но то, что другие считали вершиной мастерства, на самом деле вершиной не являлось. Для зрителей, да и для самой танцовщицы, танец сродни

полёту, и в какой-то момент я ощутила, что мне следует теперь учиться не только танцу, но и самому полёту тоже.

— Научиться летать? — удивилась Аполлинария.

— Разумеется, — пожала плечами Мария. — Конечно, а как же!

Она стала реже приходить в дом, где танцевала в обществе других женщин, и надолго уединялась у себя, в зеркальной комнате, пытаясь овладеть искусством полёта. Дни шли за днями, и в какой-то момент Балерина обнаружила, что ей удается взлететь при сильном вращении во время исполнения пируэтов. Совсем невысоко, но начало было положено.

— И я стала оттачивать пируэты, — продолжила свой рассказ Балерина. — Я работала днями и ночами, и каждый раз, когда у меня получалось, я держалась в воздухе всё дольше. Но… — она вздохнула, — в моей комнате было слишком мало места, и я однажды, забывшись, разбила зеркальную стену, потому что лететь я могла, а вот управлять своим полётом — нет. Я поняла, что для дальнейшего совершенствования мне требуется больше места, но рассказывать о своём открытии и умении я не хотела.

Она замолчала, взяла со столика чашку с кофе.

— И что же случилось после того, как вы научились полёту? — спросил Вар.

— Я вернулась в дом, к танцующим женщинам, но я не открыла им своего секрета. То есть я решила, что откроюсь, но не тогда, когда мы репетируем, а так, чтобы это видели все. Вообще все.

— Тщеславие завладело вами, — покачала головой официантка. — Тщеславие и гордыня.

— Вполне возможно, — согласилась Балерина. — Думаю, в этом вы правы. Но в то же время — разве я не могла гордиться, что сумела сделать то, что прежде не удалось никому?

— Гордость и гордыня — разные вещи, — справедливо заметила официантка. — Однако не будем дальше перебивать вас, и мешать вашему рассказу. Говорите, ведь сейчас вы перейдете к самому важному.

— Самому важному? Отнюдь, — покачала головой Балерина. — Самое важное произошло потом. А это… — она помедлила. — Это стало, пожалуй, самым горестным событием для меня. Итак, слушайте.

* * *

Большой Летний праздник в Городе всегда готовился заранее, и Балерина, услышав о том, что его собираются провести в скором времени, воспаряла духом. Вот же он, её шанс! Во время праздника она, находясь на улице, в открытом пространстве, сумеет показать всем, чего добилась, и чему смогла научиться. Это особый случай, и он, конечно, потребовал особой подготовки, поэтому Балерина заказывала у разных старух в Городе разные детали для своего нового танцевального костюма, и, с помощью своих старух, собирала костюм в единое целое. Конечно, частей не хватало, и Балерина пустила старое платье для изготовления нового, триумфального. Так же ей требовались новые пуанты, пачка, корсет, ленты, цветы — работы предстояло много, и работа эта увлекала Балерину, и сделала предвкушение триумфа временем счастья. Думала ли она о том, что произойдет после того, как она покажет всем и каждому в Городе, что умеет летать? Нет и нет. Эти мысли совершенно не занимали её, потому что о будущем она не думала вовсе. Её будущим в этот момент был только праздник, и то, что она хотела сделать. Только это, и ничего больше.

Дни шли за днями, и, наконец, платье и пуанты были готовы. Время праздника приближалось, начались репетиции, на которые, разумеется, Балерина стала приходить в своём новом платье, ведь для его изготовления пошли части старого. Между женщинами-танцовщицами пошли шепотки и разговоры, но Балерине стало тогда не до них, все её мысли, всё её естество были поглощены без остатка той целью, которая казалась ей великой.

…И вот наступил день праздника. Балерина, как ей и было положено, танцевала в медленно движущейся колонне танцующих женщин, однако её одежда отличалась от той, которую женщины надели в этот день. На ней была балетная пачка, та самая, украшенная цветами и лентами, а на голове находился изящный золотой венок. Процессия миновала пару узких улиц, и оказалась…