Баба Люба. Вернуть СССР 4

Фонд А.

— Так семена сорняков я просто в фольгу завернула и в бутылку с шампунем опустила.

— Ничего не понимаю, — от всего этого у меня аж голова кругом пошла, — но ведь в самолете, там, где багаж едет, там же минусовая температура. Кто-то говорил, что там прямо мороз, градусов тридцать, а то и все минус пятьдесят. Они ведь замёрзнут.

— Да нет же! — рассмеялась Сиюткина, — кто это вас напугал! Там, конечно, холоднее, чем в салоне, но не так, чтоб сильно. Градусов десять-пятнадцать примерно. Это же не «анушки»,

это совсем другие самолёты!

Я развела руками, мол, что знала, то и спросила.

— Кроме того, — продолжила Сиюткина, — если бы даже это было так, то тоже ничего страшного. Для семян холод полезен. Стратификация называется. А борщевика вообще ничего не берёт. Такая зараза, простигосподи. Иногда мне кажется, что он бы и на Луне смог прорасти.

Когда вернулись мужчины, Пивоваров весело взглянул на нас и оживлённо сказал:

— Так куда мы идём?

Однако ответить я не успела. Раздался требовательный стук и на пороге опять возникла Аврора Илларионовна. Она была вся красная, ноздри её раздувались от гнева.

— Это ваша девочка такое там вытворяет? — заверещала она мне. — Убирайте её оттуда немедленно!

— Господи, что там ещё случилось? — перепугалась я и аж с кровати подскочила.

— К Арсению Борисовичу пришли мистер Смит и миссис Миллер! — выпалила Аврора Илларионовна. — Уважаемые люди! А эта невоспитанная девица с ними болтать полезла! Прекратите это сейчас же!

— Подождите, Аврора Илларионовна, — растерянно пробормотала я, — она что ругается там с ними? Хамит им? Мешает вести переговоры, или что?

— Нет, они сами с ней заговорили, но она же могла просто ответить вежливо на вопрос и быстренько уйти. А она стала там болтать! Уже двадцать минут болтает. Это ни в какие рамки не вкладывается! — зашипела Аврора Илларионовна.

— Ну и пусть болтает, — я всё никак не могла взять в толк, что именно её так бесит, — Если они громко разговаривают, то вы можете уйти в свою комнату и не слушать.

— Я не понимаю, что они говорят! — фыркнула Аврора Илларионовна, — Может, она все государственные тайны им рассказывает! А переводчицы рядом нету! Тоже где-то шляется! Развели бардак!

— Откуда ребёнок может знать государственные тайны? — бесхитростно хохотнул Комиссаров, — Но если вы так за нашу страну боитесь, то сходите нажалуйтесь Арсению Борисовичу. У вас это хорошо получается.

— А вас вообще не спрашивали! — зло ответила Аврора Илларионовна и брезгливо поджала губы, — будут мне ещё всякие сантехники указывать! Знайте своё место!

Лицо Комиссарова пошло пятнами. Но он сдержался и ничего ей не сказал.

Аврора Илларионовна ещё немножко побушевала, но, видя, что мы все дружно не реагируем, ушла.

Когда дверь захлопнулась, на несколько минут в комнате повисло недоумённое молчание.

— И вот как мы теперь уйдём? — нарушил тишину Пивоваров. —

Нет, уйти-то мы можем, но она увидит и сейчас опять такая вонь начнётся…

— Иногда вонь — это хорошо, — на тонких губах Комиссарова заиграла ехидная ухмылка, и неожиданно он спросил. — Девочки, а у вас нож есть?

Мы синхронно вздохнули — ножа ни у кого, к сожалению, не было.

— У меня был, — нахмурился Пивоваров, — хороший такой, складной, туристический. Я его всегда в походы ещё с юности брал. Но тут сделал ошибку — положил в карман рюкзака и при досмотре в аэропорту отобрали. Так что теперь нету.

— А хотя бы маникюрные ножнички? — опять спросил Комиссаров и с надеждой посмотрел на нас с Сиюткиной.

— У меня есть! — обрадовалась Ольга Ивановна.

— И у меня, — сказала я.

— Одних хватит, — кивнул Комиссаров, когда я протянула ему ножнички. — Спасибо, Любовь Васильевна. Я потом верну.

— А зачем? — спросила Сиюткина.

— Буду творить волшебство, — с крайне загадочным видом подмигнул ей Комиссаров и вышел из комнаты, предупредив, что вернется через десять минут.

Ольга Ивановна и себе выскочила в свою комнату — забрать семена и жуков. Пивоваров вышел за рюкзаком (решили, чтобы не привлекать внимания, нести всё в рюкзаке). А я посмотрела на свои туфли и поняла, что ещё один поход в них я просто не выдержу. Пришлось обуваться в комнатные тапочки. Ну, такие, войлочные, коричневые, которые бабушки очень любят. Жаль, конечно, таскать их по улицам, но ноги ещё жальче.

Через пару минут все собрались у меня в комнате, кроме Комиссарова, и, пока ждали его, Пивоваров спросил:

— Как уходить будем?

— Да как обычно, — пожала плечами я, наблюдая, как Ольга Ивановна ловко распихивает пакетики из фольги с семенами и долгоносиками в кармашки пивоваровского рюкзака.

— Нужно же правдоподобную причину придумать, — гнул свою линию Пивоваров. — Чтобы потом, если что, было алиби.

— Ой, да какую причину! — легкомысленно отмахнулась я, — скажем, что прогуляться хотим.

— Тогда нам на хвост остальные упадут, — категорически согласился Пивоваров. — Вы уже в магазин сходили, все до сих пор не могут оправиться от зависти. Нет, Любовь Васильевна, тут нужно что-то получше.

— Я придумала! — хихикнула Сиюткина, — давайте скажем, что приют для бродячих собак посмотреть хотим. Здесь, говорят, совсем рядом он. Чуть ли не на соседней улице где-то. Рыбина и Белоконь собак терпеть не могут. А остальных мы просто не возьмем с собой.

— Нормально, — одобрил Пивоваров.

Как раз в это время подошел Комиссаров. Он раскраснелся, глаза его странно блестели. И вообще, судя по его виду, он был крайне доволен собой.

На все вопросы и подколки он многозначительно отмалчивался. Понемногу от него отстали.