Баба Люба. Вернуть СССР 4

Фонд А.

Тем временем нашали подходить остальные. Кресел для всех не хватило, поэтому большинство стояли, тихо беседовали. В помещении поднялся шум, и мы тему о неисправности аппаратуры свернули.

И тут дверь столовой открылась и оттуда выглянула смущённая то ли повариха, то ли официантка. Взглянув на Валентину Викторовну, нашу переводчицу, она торопливо заговорила на английском. При этом голос у неё подрагивал.

— Товарищи! — перевела моя несостоявшаяся свекровь, — вас просят ещё немного подождать. Они приносят извинение, что завтрак

задерживается. Вышла из строя тестомешалка и фритюрница для пончиков. Приходится всё делать вручную. Сейчас повар дожарит оладьи и пончики, и вас пригласят. Подождите еще минут пятнадцать.

— Но я тогда не успею погладить платье! — чуть не плача воскликнула Анжелика, — что мне теперь делать?

— Надень джинсы, которые мы тебе позавчера купили, — посоветовала я. — Здесь все ходят в джинсах.

— Но я хотела в платье. Там же будет… — она осеклась и зыркнула на меня, не обратила ли я внимания на её оговорку.

Я дипломатично сделала вид, что не обратила.

— Всё более и более странно, — таинственных голосом сказала Белоконь и выразительно посмотрела на нас.

Мы переглянулись.

— Теперь, я полагаю, вы уже на меня не думаете? — сварливо сказала Анна Андреевна. — Я же не могла ещё и фритюрницу испортить. Для этого мне бы пришлось залезть в запертую столовую.

— Как знать, милочка, как знать… — бросила на неё многозначительный взгляд Аврора Илларионовна и, повернувшись к нам, ехидно добавила, — я читала в одном журнале, что бывает такая болезнь. Называется «клептомания». Это когда человек ворует просто так и всё подряд. Даже то, что ему не нужно. И потом не может вспомнить, что это он украл. Вполне может быть, что есть такая болезнь, когда человек портит приборы, а потом тоже не может ничего вспомнить. Или не хочет признаваться.

При этом Аврора Илларионовна так посмотрела на Анну Андреевну, что у той на щеках заалели пятна.

— Вы на что это намекаете?! — взвизгнула она.

— Ну, не магнитные же это бури, в конце-то концов! — припечатала она и заявила, –нужно, значит, звать полицию. Пусть разбираются.

— А где джинсы? — тихо спросила меня Анжелика, пока тётки переругивались.

— У меня в чемодане, — ответила я, — я туда все покупки сложила. Пошли отдам.

Мы пошли в наш номер. Я была рада, что появился шанс уйти оттуда и не выслушивать эти склоки. Терпеть не могу токсичных людей.

— Любовь Васильевна, ты Фёдора и Ефима не видела? — из своего номера выглянул озабоченный Пивоваров.

— Нет, — покачала я головой, — и вроде к столовой они не подходили.

— Точно не подходили, — подтвердила Анжелика.

— Ну ладно, — кивнул своим мыслям он и закрыл дверь.

А у меня возникло ощущение, что наши умельцы опять что-то задумали. Причём явно грандиозное. Неужели-таки решили спустить глину в канализацию?

Вчера мы еле дождались Гольдмана. Он принёс карты, целый атлас карт и ещё какие-то чертежи. Так как было уже поздно, я отправилась

спать. Поэтому не знаю, чем там всё закончилось.

А вот утром я их уже не видела. И сейчас подозревала всё, что угодно.

— Надо плойку перепрятать, — сказала Анжелика, потрогав плойку пальцем. — Как раз остыла.

— Зачем прятать? — не сообразила я.

— Ну раз здесь завёлся шутник, который ломает приборы, то надо прятать, — ответила она, — сломает плойку и как я тогда на люди выйду?

На оба эти замечания я не нашлась, что сказать. Вместо этого пихнула в руки Анжелике джинсы, а сама пошла к Комиссарову. На допрос. У меня появились смутные сомнения.

Но дойти до номера нашего чудо-слесаря мне было не суждено.

Дорогу мне преградил Благообразный.

— Любовь Васильевна! — ласково улыбнулся он мне. — Вы сейчас на завтрак, да?

Я вынужденно кивнула и выдавила ответную улыбку. Тоже ласковую.

— Пойдёмте, я проведу вас, — любезно предложил он и цепко взял меня под локоток.

Пришлось плестись в столовку. Хотя было ещё целых восемь минут.

— Я вот о чём хотел с вами поговорить, — начал он, и сердце у меня нехорошо так ёкнуло, — у нас же не просто увеселительное мероприятие, не правда ли?

— Угу, — кивнула я.

— И поэтому каждый из наших братьев и сестёр должен принять участие в каком-то мероприятии, — продолжил он добрым голосом и мне продолжение ещё больше не понравилось.

— Угу, — опять поддакнула я.

— И вот скажите тогда, в каком мероприятии вы будете принимать участие? — он посмотрел на меня счастливым взглядом энтомолога-энтузиаста, который увидел особо редкий вид ядовитой сколопендры.

— Не знаю, — ответила я, но, увидев по взгляду Благообразного, что ответ категорически не верный, быстренько поправилась. — В каком пригласят, там и буду.

И улыбнулась.

— Вот и чудненько! Вот и чудненько! — расцвёл ответной улыбкой староста, — тогда для вас хорошая новость, Любовь Васильевна. Завтра во второй половине дня наши американские братья проводят большой христианский марафон в городе. Будет несколько тысяч горожан. Масштабное такое мероприятие. И очень важное. И от нас тоже нужна речь. Минут на двадцать, не больше. Тогда я покорно смею надеяться, что вы выступите завтра от имени нашей русской общины…

— Я? — у меня глаза от удивления чуть на лоб не вылезли.

— Да, вы, — улыбка Благообразного стала ещё более сладенькой.

— Но почему я?!

— А кто? — взгляд Арсения Борисовича был столь кристально-чистым, словно у херувима на поздних полотнах Ботичелли.

— Например, вы! — твёрдо сказала я.

— Но я уже выступал, причём дважды, — от улыбки Благообразного хотелось повеситься.

Угу, ты, дорогой выступал, конечно же. Но исключительно на местных мероприятиях, там каждый раз было от десяти до пятнадцати человек. А мне предлагаешь перед многотысячной толпой выступить.