Баба Люба. Вернуть СССР 4
Шрифт:
— Ага, — я поморщилась, в свете последних событий эти чудо-сорняки совсем выпали у меня из головы, — вы меня извините, я совсем закрутилась и забыла о вашей просьбе!
Мне было ужасно неловко перед пожилой женщиной. Она так старалась, с такими сложностями провезла семена и всех этих долгоносиков контрабандой, попросила немного помочь, а я по-свински, совсем об этом позабыла! Небось за это время все долгоносики передохли.
А вслух сказала:
— И что теперь делать? Ещё как-то можно им помочь, или уже
— Вот поэтому я и пришла! — сообщила Ольга Ивановна категорическим тоном, и по её голосу нельзя было сказать, что она расстроена.
Я с удивлением посмотрела на неё, а она пояснила:
— Понимаете, Любовь Васильевна, проблемы больше нет!
— Как нет? — удивилась я.
— А вот так! Она решилась!
—?
— Ну, мы же затопили улицы города экскрементами… простите, конечными продуктами метаболизма… — чуть смутилась Сиюткина. — А это не только прекрасное удобрение, но и оно содержат много токсических веществ. И это стимулировало такой замечательный рост моих сорняков, что никакие дополнительные мероприятия так бы не поспособствовали…
— Погодите, — схватилась за голову я, — вы хотите сказать, что то, что мы затопили дерьмищем весь город… и теперь борщевик заколосится?
— Именно так! — рассмеялась Сиюткина. Сравнение ей явно понравилось.
— Но ведь говнища там ого-го, — забеспокоилась я, — не сожжет ли нежные молодые побеги такая концентрация дерьма?
— Так там же оно же с водой разведено. Как раз, то, что надо, — спокойно пояснила Сиюткина и мы обе с облегчением радостно рассмеялись.
Я вернулась в свою комнату и была очень довольна всем, что происходит. Если не считать проблем с Кущем и Комисаровым, то, можно сказать, всё шло не просто по плану, а даже с опережением оного.
В данный момент я сидела в вестибюле и смотрела какой-то документальный фильм. Он был на английском языке, поэтому я всё равно ничего не понимала. Но зато там были смешные картинки. И я периодически даже смеялась. Ровно до тех пор, пока в вестибюль не зашел Арсений Борисович.
Увидев меня, он остановился и прищурился.
Недавнее отравление повлияло на него не самым лучшим образом. Он был с синими кругами под глазами, и бледным. Но при этом держался бодрячком.
— Любовь Васильевна, — сказал он, — вы можете объяснить, что происходит?
Я молча пожала плечами, мол, сама в шоке.
— Происходит чёрт знает, что, — между тем продолжил он, — дисциплина падает, люди, вместо того, чтобы становиться ближе к богу, занимаются непонятно чем. Попадают в тюрьмы, где-то бродят целыми днями. Вы ничего не хотите мне рассказать?
Я не хотела.
Не знаю, до чего дошел бы наш с ним разговор, но тут в вестибюль вошла Белоконь и разговор пришлось прервать.
Не скажу, что я не была рада.
— Любовь Васильевна! — воскликнула Белоконь, —
Да что же это такое?! Сегодня все хотят поговорить со мной!
Но вслух я сказала:
— Да, конечно, Ирина Александровна.
— У меня в комнате есть очень вкусный мармелад, клюквенный, –заявила Белоконь, — пойдёмте ко мне, выпьем чаю и поболтаем между нами, девочками. Посекретничаем.
Благообразный что-то хотел сказать, но после этих слов насупился и промолчал. Хотя по его взгляду я поняла, что нам с ним предстоит долгий и очень непростой разговор.
Но хорошо, хоть не сейчас. Лучше потом. А, может, со временем всё забудется.
Вообще-то я терпеть не могу мармелад. Особенно клюквенный и смородиновый. В любом виде. Но Белоконихе я, естественно, об этом говорить не стала.
Наоборот, согласно кивнула, мол, пошли.
И мы пошли.
— Любовь Васильевна, — сказала Белоконь, когда мы устроились в её комнате за столом. — Я давно хочу вам сказать…
Она сделала паузу, но я ничего говорить не стала, чисто из вредности.
— Вы меня недооцениваете, — заявила она и требовательно посмотрела на меня.
— Почему вы так решили? — сказала я и отхлебнула пахнущего веником чаю.
— Потому что вы всё скрываете от меня! — насупилась Белоконь, — все из нашей группы при делах, даже эта дурында Ксюша. Я же всё прекрасно вижу. Только меня вы не привлекаете!
Я молчала. Ну а что тут можно говорить, если она права?
— А ведь я вам могу помочь больше всех!
— Что вы имеете в виду? — осторожно сказала я, стараясь не встречаться с нею взглядом.
— Ну, я же привела вам Гольдмана! — заявила Белоконь, — а вот если бы вы не скрывали от меня всё, Любовь Васильевна, я бы могла помочь ещё больше!
— Ирина Александровна, вы уже и так нам очень сильно помогли, — осторожно ответила я, — огромная благодарность вам за Гольдмана. Вы даже не представляете, что вы для нас сделали, когда свели нас с ним.
— Но почему вы тогда от меня прячетесь?
— Понимаете, Ирина Александровна, — замялась я, — мы делаем такие вещи, что не очень надо, чтобы все знали. И с этими вещами можно попасть… эммм… как Кущ и Комиссаров. И лучше, если вы будете не в курсе всего этого…. Тогда и врать не придётся…
— Но я всё же хочу быть полезной! — настойчиво сказала Белоконь, — вы даже меня не взяли в компанию по экономии денег на еде! Рыбину взяли. А меня — нет.
Я смутилась. Крыть было нечем.
А Белоконь выдала:
— Поэтому я составила свой собственный план!
Я обалдела:
— Что за план?
— План по дестабилизации обстановки в Америке.
Я чуть чаем не подавилась.
— И в чём же выражается ваш план, Ирина Александровна? — стараясь, чтобы в моём тоне не проскользнуло ехидство, спросила я.