Бабье лето

Штифтер Адальберт

— Позвольте мне еще минутку поглядеть на эти розы, — сказал я.

— Поступайте как вам хочется, — отвечал он.

Сначала я подошел поближе к решетке, чтобы рассмотреть все подробно. Я увидел действительно чистейшую, без единой травинки землю, в которой стояли стволы. Я увидел хорошо окрашенную деревянную решетку, к которой были привязаны деревца и по которой раскинулись их ветки, отчего и не было ни одного пустого места на стене дома. На каждом стволе висела бумажка с названием цветка, упрятанная в стеклянный футляр. Футляры эти служили защитой от дождя, будучи сверху закрыты, а внизу загнуты и снабжены сточным желобком. Рассмотрев все это с близкого расстояния, я опять отошел назад и еще раз медленно оглядел всю стену цветов. Сделав это, я сказал, что теперь можно пойти и в сад.

Мы подошли к калитке, старик нажал на ручку, как вчера, когда он впустил меня, калитка открылась, и мы вошли в сад. Там мы направились к скамейке, стоявшей в приятной послеполуденной тени. Когда мы сели, мой гостеприимец сказал:

— Средства, которыми мы защищаем от оголения деревья, кусты и мелкие растения, так просты, так натуральны, что стыдно было бы их перечислять, хотя, с

другой стороны, применяют их, особенно последние, отнюдь не везде. Что касается оголения деревьев и веток, то происходит оно не всегда по вине гусениц, а часто и по другим причинам. Против окончательного умирания, то есть оголения всего дерева, средств, как и против смерти человека, не существует. Нельзя, однако, доводить дело до того, чтобы дерево стояло в саду мертвым. Надо время от времени подрезать ветки, тем самым придавая дереву новые силы, а когда это средство перестает оказывать действие, надо разлучать дерево с садом на благо обоим. Такому дереву вообще не место в более или менее ухоженном саду или еще где-либо. А против оголения частей дерева средств у нас много. Заключаются они в том, чтобы давать дереву то, в чем оно нуждается, и отнимать у него то, что ему вредит. Поэтому первое правило — не сажать дерево в таком месте, где оно жить не может. На местах, вообще непригодных для жизни деревьев, никакой разумный человек дерева, конечно, не посадит. Но есть места, негодные только потому, что они не возделаны или в них не хватает чего-то необходимого для определенных растений. Чтобы как следует возделать такое место, мы, прежде чем посадить дерево, выкапываем там глубокую яму и наполняем ее рыхлой землей, чтобы дерево успело подрасти, прежде чем ему придется пустить корни в невозделанный грунт. Даже старые стволы, которые я здесь застал и состояние которых мне не понравилось, я привел в прекрасный вид, выкопав их и пересадив в разрыхленный грунт. Но прежде чем выкапывать яму и сажать в нее дерево, мы старались по опыту или по книгам определить, в чем, помимо земли, оно нуждается и где подходящее для него место. А дерево, для которого такого места в саду нет, — из сада долой. Деревья, требующие много воздуха, мы сажаем на месте, где много воздуха, любящие свет — на свету, любящие тень — в тени. Нуждающиеся в защите мы сажаем под защиту более высоких или ветроустойчивых. Боящиеся мороза или оледенения стоят у стен или в теплых местах. Так все они и живут собственной жизненной силой и естественной пищей. Весной каждый ствол и все крепкие его ветки обмываются и очищаются щеткой и свежей мыльной водой. Щеткой удаляются посторонние вещества, способные причинить вред дереву, а обмывание полезно для коры, которая так же важна для жизни, как кожа животных, да и стволы мытье только красит. На наших деревьях нет мха, кора у них чистая, а у вишен она почти так же изящна, как серый шелк.

Я заметил, что у всех деревьев очень здоровая кора, но я связывал это с их прекрасными листьями и вообще с их хорошим состоянием как с неким непременным следствием такового.

— Если же, несмотря на все эти предосторожности, — продолжал мой гостеприимец, — отдельные части дерева оголятся из-за холода, ветра и тому подобного, их удаляют при подрезании веток весной. Срез залепливается хорошей замазкой, чтобы влага не проникала в дерево, вызывая болезнь в еще здоровой его части. Вот почему в саду и вовсе не нашлось бы оголенных ветвей, если бы не вмешательство внешних врагов. Таковые суть град, ливни и подобные явления природы, против которых средств нет. Но и вред от них не так уж велик. В наших местах они редки, да и последствия их легко скрадываются быстрым устранением погубленного, молодой порослью и дополнительными высадками. Более опасные противники — насекомые, они способны загубить сад, разрушить его красоту и в иные годы придать ему весьма плачевный вид. Вот то обстоятельство, о котором я сказал, что упомяну о нем под конец. Вы видите, что от нашествия насекомых, которое вы, говорите, замечали во время ваших походов на других деревьях, наш сад в этом году избавлен.

— Я видел в теплых и тихих местах яблони почти вовсе без листьев, — отвечал я. — Таких случаев мне встречалось немало. А уж отдельные ветки без листьев или целые деревья с изуродованной листвой я видел часто. Однако я не считал это великой бедой и объяснял неудачным годом, зная, что такие потравы случаются всегда и что урон от них, если они не чрезмерны, не так уж значителен. Я смотрю на это как на нечто неизбежное.

— Тут вы, однако, не правы, — сказал мой гостеприимец, — явление это постоянно приносит урон, и если подсчитать его по целой округе, он может оказаться весьма существенным, а к нему надо прибавить и то, что приходится глядеть на голые ветки. К тому же явление это вовсе не неизбежно. Против него есть средство, притом не только действенное, но и очень красивое, а значит, дающее, кроме пользы и наслаждение, через которое природа как бы пробуждает нас прибегнуть к нему. Тем не менее, как я уже сказал раньше, средство это применяется меньше всех прочих, а во многих местах его даже стараются уничтожить.

Я посмотрел на него вопросительно.

— Не слышали ли вы в нашем саду чего-то, что вас особенно поразило? — спросил он.

— Пение птиц, — сказал я вдруг.

— Вы заметили верно, — отвечал он. — Птицы в этом саду и есть наше средство от гусениц и вредных насекомых. Это они очищают деревья, кусты, мелкие растения, а также, естественно, розы гораздо лучше, чем на то способны человеческие руки или какие-либо средства. С тех пор как нам помогают эти приятные труженики, в нашем саду, не только в этом году, но и вообще никогда, не случалось хоть сколько-нибудь заметной потравы от гусениц.

— Но ведь птицы есть повсюду, — возразил я. — Может быть, в вашем саду их больше и потому они лучше защищают его?

— Их больше в нашем саду, — ответил он, — гораздо больше, чем в любом месте этой страны, а может быть, и других стран.

— И как же здесь оказалось их больше? — спросил я.

— Дело тут обстоит так же, как с деревьями, о которых я сказал, что, если хочешь, чтобы они были у тебя

в каком-то определенном месте, надобно создавать им условия для роста, — только живность не нужно высаживать, она прибывает на это место сама, особенно птицы, которым переселяться очень легко.

— И каковы же эти условия? — спросил я.

— Главным образом — защита и пища, — ответствовал он.

— Как же можно защитить птицу? — спросил я.

— Ее нельзя защитить, — сказал мой гостеприимец, — она сама себя защищает. Но предоставить ей возможность защищать себя можно. Певчие птицы, не имеющие оружия для защиты, прячутся от врагов и непогоды в дуплах, скалах, каменных стенах и вообще отверстиях, узких настолько, что их, птиц, враг, обычно более крупный, не может туда влезть, и настолько глубоких, что и достать до дна клювом или когтями он не способен. Некоторые, как дятел, сами выдалбливают себе такие отверстия в деревьях, другие забираются в такие чащи, что хищные птицы, ласки и подобные преследователи не в состоянии проникнуть туда. При этом птицы больше заботятся о защите, которую получают в таких местах их птенцы, чем о своей собственной. Только тогда, когда таких укрытий найти нельзя, а время не терпит, довольствуются певчие птицы худшими для жилья и для выведения птенцов местами. Если какая-то местность богата такими убежищами, то можно с уверенностью заключить, что в ней, при наличии прочих нужных условий, птиц множество. Возьмите старую дырявую крышу какой-нибудь башни, сколько вьется вокруг нее галок и стрижей! Если хочешь привлечь птиц в какую-либо местность, надобно создать такие укрытия, причем как можно лучшие. Не нужно, как вы видите, выдалбливать отверстия в скалах и стволах, достаточно сделать из дерева и развесить по деревьям ящики с дырочками. Так мы и поступаем. Ящички эти мы делаем достаточно глубокие, отверстие отворачиваем от ветра, обычно в сторону юга, и делаем его как раз такой ширины, чтобы могла влетать и вылетать птица, для которой оно предназначено. Вы, верно, видели такие штуки на деревьях нашего сада?

— Я видел их, — отвечал я, — и смутно догадывался об их назначении, но из-за последовавших затем других впечатлений эта догадка вылетела у меня из головы.

— Пройдясь еще раз по саду, — сказал мой гостеприимец, — мы увидим множество таких будочек. Для тех, что высиживают птенцов в кустах, мы устраиваем такие плотные сплетения терновых веток, что кажется, через них не проберется и шмель. А птица все-таки находит себе лазейку и вьет себе гнездо. Таких гнезд вы можете при желании увидеть много. Приятно в них то, что они позволяют нам наблюдать быт этих птиц. С теми, что кладут яйца в какую-нибудь полость, это не получается. Так мы и защищаем мелких пташек, которые нужны нашему саду. Большие птицы, способные защищаться клювами, когтями и крыльями, для нас скорее враги, чем друзья, и мы не пускаем их сюда.

— Кроме защиты, — продолжал он вскоре, — птицы нуждаются в пище. Они избегают мест, бедных пищей, и этим отличаются от людей, которые порой проделывают длинный путь именно туда, где им нечем кормиться. Птицы, подходящие для нашего сада, питаются главным образом червяками и насекомыми. Но если в месте, удобном для гнездования, численность птиц становится так велика, что они уже не находят пищи, часть их улетает и ищет себе прокормления еще где-либо. Поэтому, если хочешь удержать в каком-либо месте столько птиц, чтобы их с лихвою хватило на самые обильные вредными насекомыми годы, надобно вдобавок к той пище, которую дает им природа, подкармливать их самому. Если это делать, можно развести в определенном месте сколько угодно птиц. Надо только не упускать из виду своей цели и ограничивать подаяние пределами необходимого для прокорма. Вообще-то не приходится опасаться избытка искусственной пищи, поскольку насекомые все равно птицам больше по вкусу. Только если эта пища была бы для них чересчур лакома, мог бы возникнуть избыток, что было бы сразу заметно по размножению насекомых-вредителей. Некоторый опыт позволяет соблюдать тут надлежащую меру. Зимой, когда некоторые виды не улетают, и в периоды полного отсутствия естественной пищи нужно брать птиц на полное довольствие, чтобы удержать их на месте. Благодаря нашим стараниям, птицы, которые весной ищут место для гнезд, оставались в нашем саду и возвращались на следующий год, зная, что здесь уютно и сытно, зимние же птицы и вовсе не покидали сада. А поскольку и у птенцов есть чувство родины и они держатся за места, где появились на свет, то и они облюбовали наш сад для постоянного проживания. К имевшимся прибавлялись постепенно новые поселенцы, и таким образом число птиц в саду и даже в ближайших окрестностях год от года растет. Даже птицы, которые вообще-то живут не в садах, а больше в лесах и отдельных кустах, прилетали сюда и, если им здесь нравилось, оставались, хотя и лишались многого, что дают лес и уединенность. К пище мы причисляем также свет, воздух и тепло. Эти блага мы предоставляем по потребностям, устраивая строительные площадки для гнезд в самых разных местах сада, чтобы пары выбирали себе более теплые или более прохладные, более воздушные или более солнечные. Для кого подходящего места найти нельзя, тех здесь нет. Это такие птицы, для которых наши края вообще не годятся, но и они тогда нашим краям не нужны. В надлежащую пору нас посещают и перелетные птицы, делая остановку на своем ежегодном пути. Им, собственно, подаяние не причитается, но, смешиваясь с местными жителями, они едят из их кормушек и летят дальше.

— Каким же образом вы даете птицам нужную пищу? — спросил я.

— Для этого у нас есть разные способы, — сказал он, — иные птицы, когда едят, твердо стоят на ногах, например дятлы, которые долбят деревья, и те, что ищут себе корм на ровной земле. Другие, особенно лесные птицы, любят, чтобы, когда они едят, качались ветки, потому что пищу они себе в этих-то ветках и ищут. Для первых корм где-нибудь рассыпают, они уж его найдут. Для вторых вешают на веревках решетки, где корм насыпан в корытца или нанизан на палочки. Птицы прилетают и раскачиваются во время еды на решетке. Постепенно птицы становятся доверчивы, наконец поступаются правилами столования, и на площадке возле теплицы, где вы видели меня сегодня утром, копошатся рядом и те, что любят твердо стоять на ногах, и те, что предпочитают качаться.