Бабье лето
Шрифт:
Когда я осмотрел эти покои, мой провожатый, нажав на ручку, отворил скрытую обоями потайную дверь и провел меня через четвертую маленькую комнату с одним-единственным окном. Комнатка эта была очень хороша. Она была сплошь обита нежно-розовым шелком с узорами чуть более темного цвета. По этой розовой стене шла мягкая скамья, обитая светло-серым шелком, отороченным бледно-зеленой тесьмой. Стояли здесь и такого же рода кресла. Серый с серым же узором шелк приятно светился на фоне красноватых стен, создавая такое же впечатление, как от сочетания белых и красных роз. Зеленые полоски напоминали зеленую листву роз. В одном
Ничто в этой комнате не указывало на то, что в ней кто-то живет. Ни один предмет мебели не был сдвинут с места, на ковре не было видно ни одной складки, на занавесках ни малейшей помятости.
Дав мне время подивиться всему этому, мой провожатый снова отворил потайную дверь, которая была незаметна внутри комнаты, и вывел меня наружу. В комнате роз он не промолвил не слова, я тоже. Когда мы обошли другие комнаты и он их запер за нами, он опять-таки ничего не сказал о назначении той квартиры, и спрашивать я, естественно, об этом не стал.
Когда мы вышли в коридор, он сказал:
— Вот вы и увидели весь мой дом. Проходя когда-нибудь мимо или вспомнив о нем где-нибудь вдалеке, вы сможете сразу представить себе, каков он внутри.
С этими словами он спрятал кольцо с ключами в один из карманов своей странной верхней одежды.
— Картина эта, — отвечал я на его слова, — произвела на меня глубокое впечатление, и я нескоро ее забуду.
— Пожалуй, так я и думал, — ответил он.
Когда мы подошли к моей комнате, он попрощался, сказав, что отнял большую часть моего времени и, чтобы не стеснять меня, не будет отнимать его более.
Я поблагодарил его за любезность и радушие, с какими он посвятил мне часть дня, показывая свои владения, и мы расстались. Вынув ключ из кармана, я открыл свою комнату, чтобы войти в нее, а он, я слышал, пошел по лестнице вниз.
До вечера я оставался в своем покое, отчасти потому, что устал и нуждался в передышке, отчасти же потому, что не хотел больше обременять своего гостеприимца.
Вечером я снова побродил по полям за садом и вернулся только к ужину. На этот раз я научился самостоятельно отворять и затворять решетку.
Гостей не было, к ужину, как и к обеду, явились только мой гостеприимец, Густав и я. Разговор шел о разных пустяках, мы вскоре разошлись, я отправился в свою комнату, немного почитал, кое-что
Следующее утро было опять чудесное, ясное. Я открыл окно, впустил душистый воздух, оделся, освежился обильным умыванием и, прежде чем солнце выпило первые капли росы, уже стоял в столовой с мешком за спиной, со шляпой и терновой палкой в руке. Старик и Густав уже ждали меня.
Когда покончили с завтраком, во время которого я, несмотря на приглашение, не сбросил мешка, я еще раз поблагодарил за радушие и открытость, с какими был принят здесь, попрощался и отправился в путь.
Старик и Густав проводили меня до решетчатых ворот сада. Старик открыл их, чтобы выпустить меня, как отворил их третьего дня, чтобы меня впустить. Оба вышли со мной за открытые ворота. Когда мы стояли перед домом на песчаной площадке, которую овевало благоуханием роз, мой гостеприимец сказал:
— Прощайте, и счастливого вам пути. Мы вернемся через сад в свою обитель и к своим занятиям. Если вы когда-либо снова окажетесь поблизости и пожелаете посетить нас, примем вас с радостью. А уж если вы зайдете к нам не мимоходом, а из желания нас навестить, это обрадует нас особенно. Когда я говорю «обрадует», то это не пустые слова, я пустых слов не употребляю, а так оно и есть. Если у вас будет такая охота, живите в этом доме сколько угодно, и живите себе так непринужденно, как вам хочется, и мы будем жить себе так непринужденно, как хочется нам. Хорошо было бы, если бы вы послали кого-нибудь уведомить нас заранее, а то ведь мы хоть и не часто, но бываем в отъезде.
— Верю, что вы радушно примете меня, если я появлюсь у вас снова, — отвечал я, — потому что это говорите вы, а рассыпаться в неискренних вежливостях не в вашем, кажется, нраве. Не понимаю, правда, почему вы меня приглашаете, но коль скоро вы это делаете, принимаю ваше приглашение с великой радостью и обещаю, что будущим летом, даже если мой обычный путь не приведет меня сюда, навещу эту местность и этот дом по доброй воле и пробуду здесь короткое время.
— Сделайте это, и вы увидите, что окажетесь желанным гостем, — сказал он, — даже если пробудете долее.
— Так, наверное, и поступлю, — ответил я. — Итак, прощайте.
— Прощайте.
Когда он отпустил мою руку, я протянул ее и мальчику Густаву, который пожал ее, ничего не сказав, а только приветливо взглянув на меня.
Затем мы расстались, они пошли назад через решетчатую калитку, а я, надев шляпу, стал спускаться по дороге, по которой поднимался сюда двое суток назад. Я не знал, у кого же я провел этот день и эти две ночи. Он не спросил моего имени и не назвал своего. На этот счет я остался в неведении.
Итак, я шел дальше. Зеленые колосья сейчас ярко лучились на утреннем солнце, а когда я поднимался сюда, их покрывала тень приближающейся грозы.
Я еще раз оглянулся, спускаясь между полями, и увидел белый дом, залитый солнцем. Таким я его уже не раз видел. Мне даже удалось различить мерцание роз, и показалось, что до меня еще доносится пенье множества птиц в саду.
Затем я опять отвернулся и продолжил свой путь вниз, пока не дошел до живой изгороди, ограждавшей поля, возле которой я свернул с дороги позавчера. Я не удержался и оглянулся еще раз. Дом сделался еще белее, таким, каким я уже не раз видел его во время своих странствий.