Бабье лето
Шрифт:
Поскольку он не мог, казалось, отказаться от своего намерения, я сказал, что пойду поздороваюсь с другими, и он это одобрил. Он сообщил мне, что Матильда и Наталия сейчас в Асперхофе.
Я пошел к дому. Густав уже узнал, что я здесь, он сбежал с лестницы и бросился ко мне. Приветствия, вопросы, ответы, упреки за то, что я явился так поздно и не приехал на несколько дней весной. Густав сказал, что у него есть что рассказать мне, что он все мне расскажет и что мне следует остаться здесь на довольно долгое время.
Он провел меня к своей матери. Она сидела за столом среди кустов и читала. Увидев меня, она встала и пошла мне навстречу. Она протянула мне руку, которую я хотел, как то принято было в нашем городе, поцеловать. Она этого не допустила. Я, впрочем, и прежде замечал, что она не позволяет целовать
— Мы устроим в Штерненхофе небольшой праздник. Вы знаете, что мы начали счищать краску, которой когда-то покрыли большую площадь каменных стен нашего дома, ибо наш друг считает, что она портит вид дома, который стал бы гораздо красивее, если бы виден был чистый камень. В этом году весь фасад дома готов, сейчас снимают леса, и когда уберут все следы на земле перед домом, утрамбуют песок, очистят лужайку, смоют с зелени известь, мы все поедем туда и посмотрим, пошло ли это дому на пользу, как мы того ждали. Приедут и другие люди, прибудут, наверное, и некоторые соседи, а поскольку вы принадлежите к числу наших асперхофских друзей и ваше мнение нам важно, прошу вас присоединиться к нашему обществу.
— Мое мнение вряд ли существенно, — отвечал я, — и если оно хоть чего-то стоит, если я приобрел какие-то знания и какое-то чувство красоты, то лишь благодаря хозяину этого дома, так ласково меня принявшему и вырастившему во мне многое, что иначе никогда бы не дало себя знать. Я, стало быть, мало что прибавлю к оценке штерненхофской затеи, мое мнение наверняка совпадет с мнением моего гостеприимца и Ойстаха. Но поскольку вы так любезно меня приглашаете, а я рад побывать в вашем доме, я с удовольствием принимаю это приглашение, при условии, что срок назначен не слишком поздний, потому что я хочу еще этим летом вернуться на место моей теперешней деятельности и кое-что сделать.
— Срок этот очень близок, — отвечала она, — да и давно уже так принято, что после цветения роз, на которое меня всегда приглашают в этот дом, наши здешние друзья едут на некоторое время в Штерненхоф. Так будет и нынче. Пока здесь эти цветы распускаются, увядают и опадают, наш штерненхофский управляющий приведет все в полный порядок, все приберет, он известит нас письмом, и мы определим день встречи. От мнения подавляющего большинства будет зависеть, тратиться ли на очистку других частей дома, сохранить ли его теперешний вид, когда одна сторона очищена, а остальные покрыты краской, что, конечно, не так красиво, как если окрашено все, или же снова закрасить очищенное. Вы несправедливы в такой низкой оценке вашего собственного суждения. Если вблизи нашего друга что-то в вас расцвело раньше, то это вполне естественно. Ведь все в нас, людях, выращивается другими людьми, и в том и состоит привилегия людей значительных, что они и в других тоже гораздо раньше развивают все то значительное, что, вероятно, и так проявилось бы в тех позднее. Сколь несомненна ваша предрасположенность к высокому и великому, видно хотя бы из того, что вы по собственному побуждению выбрали научные занятия, до которых наши молодые люди обычно в вашем возрасте не охотники, а что ваше сердце было открыто красоте, явствует
Густав не отрывал ласкового взгляда от матери, пока она говорила.
А я сказал:
— Он необыкновенный, совершенно замечательный человек.
Она ничего не ответила на эти слова и помолчала. Потом опять заговорила.
— Я поставила эту розу себе на стол — компаньонкой при чтении. Нравится вам цветок?
— Очень, — отвечал я, — как и вообще все розы, выращиваемые в этом доме.
— Это новая порода, — сказала она, — я получила письмо из Англии от одной приятельницы, где она особо упоминала розу, которую видела в Кью, и приводила ее название. Не найдя этого названия в перечне наших роз, я подумала, что, верно, такой породы у нашего друга нет. Я написала приятельнице, не может ли она раздобыть мне саженцы. С помощью одного нашего общего знакомого она заполучила такое растение и, хорошенько упаковав его в горшок, прислала мне из Англии этой весной. Я ухаживала за ним, и когда стали набухать почки, привезла его нашему другу. Здесь розы открылись полностью, и мы увидели — особенно он, который наперечет знает все признаки, — что такого цветка в коллекции этого дома еще не было. Ойстах зарисовал его для памяти, чтобы сравнить с теми, какие появятся в будущем. Мой друг заказал в Англии привои на следующую весну, а это растение останется пока для лучшего ухода за ним в горшке.
Во время ее речи ветки возле тропинки, которая выходила из кустов на поляну, зашевелились, и на тропинке показалась Наталия. Она была разгорячена и несла в руке букет полевых цветов. Она, видимо, не знала, что к матери кто-то пришел, ибо очень испугалась, и мне показалось даже, что на ее раскрасневшемся лице проступила бледность, которая тут же сменилась еще более ярким румянцем. Я тоже почти испугался и поднялся.
Она остановилась у куста, и я произнес:
— Очень рад, фрейлейн, видеть вас в полном благополучии.
— Я тоже рада вашему благополучию, — ответила она.
— Дитя мое, ты очень разгорячена, — сказала мать. — Ты, наверное, была далеко, скоро уже полдень, а в это время ходить так далеко тебе не следовало бы. Присядь на это кресло, но сядь на солнце, чтобы не охладиться слишком быстро.
Наталия еще немного постояла, затем послушно подвинула одно из стоявших кругом кресел на самое солнце и села. Когда она выходила из кустов, круглая шляпа с небольшим козырьком, какие Матильда и она обычно носили на прогулках вблизи дома роз и Штерненхофа, была у нее в руке, но сейчас, когда солнце светило ей в темя, она надела ее. Букет полевых цветов она положила на стол и принялась вытаскивать отдельные растения, как бы складывая из них новый букет.
— Где же ты была? — спросила мать.
— Я побывала у нескольких розариев в саду, — отвечала Наталия, — обошла кусты возле карликовых деревьев и под большими деревьями, затем поднялась к вишне и оттуда вышла в поля. Там взошли посевы и цветут цветы между колосьями и в траве. Я прошла по тропке между хлебами, дошла до полевого привала, посидела там немного, затем ходила по хлебному холму, без дороги, межами, собрала эти цветы, а потом вернулась в сад.
— И долго ли ты пробыла на той горе и все ли время собирала цветы? — спросила Матильда.
— Не знаю, долго ли я была на горе, но думаю, что недолго, — ответила Наталия. — Я не только собирала цветы, но смотрела на горы, глядела на небо, на округу, на этот сад и на этот дом.
— Дитя мое, — сказала Матильда, — это не беда, если ты ходишь в окрестности дома, но не следует ходить по холму на жарком солнце, которое в полдень, правда, не жарче всего, но достаточно жарко, а холм совершенно открыт ему, там нет ни деревца — кроме как у полевого привала, — ни кустика, которые давали бы тень. И ты не знаешь, как долго находилась на жаре, ведь погружаясь в созерцание или собирая цветы, ты не замечаешь времени за этим занятием.