Багряная летопись
Шрифт:
— Запроси: понимает ли он меня, и сообщи, что продолжение сейчас последует. — Фрунзе еще раз подошел к окну, постоял, набрав несколько раз полную грудь свежего воздуха. — Продолжаем: «Ваши указания на распутицу, конечно, верны, но действие ее одинаково сказывается как на нас, так и на противнике. Если нельзя идти нам, то нельзя это делать и противнику, поэтому ссылки на распутицу недопустимы. Помощь 5-й армии оказана будет, вы можете не бояться появления этой армии в предсказанный вами срок у Самары, если только проведете сосредоточение ударной группы. Тот ваш начдив, который при стратегическом отходе умудрился потерять половину артиллерии без особого нажима со стороны противника, подлежит, на мои взгляд, немедленному расстрелу. Я настаиваю на принятии и проведении самой твердой политики и неуклонном выполнении
Примите меры к вооружению всех местных рабочих: через три дня я получу винтовки и немедленно пошлю туда. Сделайте все возможное для прекращения панического настроения как в городе, так и в войсках; не допускайте, чтобы кто-нибудь из ваших подчиненных смел говорить о снятии с себя ответственности. ЦК партии мобилизует лучших работников для отсылки на Востфронт, и таковые скоро будут прибывать к нам. Еще раз повторяю, что положение отнюдь не таково, чтобы поддаваться панике; выполняйте неуклонно раз принятый план, и я надеюсь, что мы с вами увидим крушение надежд противника. Я кончил, ожидаю от ваших войск исполнения долга и приказа. Всё».
Кудряш простучал последние слова, вытер лицо платком и с улыбкой посмотрел на командующего.
— Молодцы тут у вас работают, как на подбор! — сказал Фрунзе старшему телеграфисту. — Просто чемпионы!
Молоденький кудряш мгновенно просиял и замер, не шевелясь, под тяжелой рукой командующего, который, глубоко задумавшись о чем-то, ворошил его шевелюру.
Заработал аппарат по приему. На проводе снова был Гай, но говорил он ужо иначе, что сразу отметил Фрунзе:
«Паники у нас нет и не может быть. Я был в худших условиях, чем сейчас; я только высказал свое соображение, которое я обязан докладывать старшим заблаговременно. Все мероприятия, отмеченные вашей директивой, как вы уже знаете, приняты мной и неуклонно будут проведены; главный вопрос только о соседях, из-за них я неоднократно страдал и буду страдать. Перевести сейчас штарм в Бузулук невозможно — это возбудит панику и на несколько дней оставит меня без связи с частями. Из Бузулука управлять сейчас правым флангом будет трудно, тем более если оборвется связь. Кроме того, мое пребывание здесь ускорит переброску частей 31-й дивизии, после чего сейчас же выеду; для восстановления связи из Бузулука люди посланы.
В крайнем случае, если кавалерия противника через 2–3 дня попробует наскочить на Бузулук, я отсюда с армией сумею что-либо сделать, а если я буду в Бузулуке, то придется мне также уходить или в Самару или обратно в Оренбург. Ведь неприятель в 70 верстах от Бузулука, я учитываю это. Значит, вышлю еще 2–3 эшелона частей 31-й дивизии в Бузулук и немедленно выеду — это гораздо лучше, по-моему, тем более что отсюда я пока управляю хорошо. Об остальных вопросах спорить с вами не буду, так как я сам склонен твердо провести все ваши мероприятия. Больше ничего не имею. Вышлите составы срочно. Всего хорошего. Командарм 1-ой Гай».
Фрунзе оторвал и эту часть ленты для перепечатки. Тяжело задумался. «Трудно. Трудно. Ведь это же Гай — человек из легенды, о нем когда-нибудь будут слагать песни и писать романы, но в книгах этих не расскажут, наверное, как навалилась на него однажды растерянность. Гай, витязь революции, герой, поднятый ее ветром, как дерзкий парус, что же увял ты в такое сложное время? Что ж ты, дорогой мой товарищ?.. Ты еще встрепенешься, взовьешься пуще прежнего, но сейчас-то нам нельзя мешкать ни одного дня, ни одного часа. Придется искать тебе замену. А жаль…»
— Передавай: «Хорошо, с вашим предложением о замедлении переезда согласен, подготовьте только заблаговременно связь в Бузулуке и пошлите для этого соответствующий аппарат. Все поступающие в Бузулук части временно будут подчиняться начдиву 25-й товарищу Чапаеву, который находится в Бузулуке. У
Когда в кабинете у Фрунзе появились Куйбышев и Новицкий, он отдал распоряжение Сиротинскому никого к нему не пускать, а телефон переключить и запер дверь на ключ.
— Товарищи, я надеюсь, с ленинскими документами вы уже знакомы. Надеюсь даже, что Валерьян Владимирович сможет доложить нам конкретно план работы с этими замечательными материалами: судьба революции решается сейчас на нашем фронте — ленинский призыв надо довести до сознания каждого красноармейца! Эти же слова со всей ответственностью должны понять до конца и мы сами. Я срочно вызвал вас в связи с необходимостью внести серьезные изменения в наш приказ № 021.
— То есть, как изменения? — воскликнул Куйбышев. — Сколько трудов ушло на то, чтобы его продумать, чтобы получить его одобрение, наконец на то, чтобы довести до сведения и исполнения командармов, и теперь менять?
— Что, Михаил Васильевич, оперативная обстановка, непрерывный отход Пятой армии вынуждают нас отнести к западу район ударной группы? — осторожно спросил Новицкий.
— Нет, Федор Федорович, дело более серьезное. Я довольно продолжительно разговаривал с командармом Первой Гаем. Он непохож на себя, на известного героя Гая, находится в унынии, в неверии. Как он сам сказал, уже месяц назад он докладывал командующему фронтом Каменеву, что всем армиям надо отойти за Волгу. Его двадцать четвертая дивизия во время планового отхода потеряла половину артиллерии. Уверяет, что его начдивы ежедневно запрашивают разрешения на отход. Ну и так далее. Доверить ему ударную группу сейчас не могу. Короче говоря, читайте сами текст наших переговоров и решайте, правильно ли я понял настроения Гая. — Он протянул им пачку сколотых скрепкой листов.
Новицкий и Куйбышев склонились над ними…
— Конечно, когда вы заговорили с ним жестко, он несколько изменил тон, однако вижу, что уверенности у него нет.
— А что скажет Валерьян Владимирович?
— Вряд ли Гай с энтузиазмом будет бороться за такой план, в котором сомневается.
— Согласен. Следовательно, отменяем прежнее назначение Гая. Предлагаю подчинить ударную группу командарму Туркестанской армии Зиновьеву, — сказал Фрунзе. — Я знаю, что военная подготовка у Зиновьева меньше, чем у Гая, но он верит в успех контрудара, а весь его предшествующий путь доказывает, что это человек исключительно активный, я сказал бы даже — агрессивный!
— Что ж, это то, что нужно, — согласился Куйбышев.
— Кроме того, ему легче и проще, чем Гаю, будет перебросить свою тридцать первую дивизию и кавбригаду Каширина в район Бузулука, — добавил Новицкий.
— Теперь попрошу выслушать подготовленный мною после разговора с Гаем приказ:
Во изменение приказа войскам Южной группы 021.
Ввиду выяснившейся невозможности рассчитывать на сосредоточение в районе Бузулука частей 24-й дивизии для одновременных действий в составе ударной: группы с 25-й дивизией, начальствование ударной группы в составе 25-й и 81-й дивизий возлагается не на командарма Первой, а на командарма Туркестанской, коему из Оренбурга перейти в Бузулук с головной бригадой 31-й дивизии. Командарму 1-й продолжать сосредоточение ударной группы (№ 2) из состава частей армии в районе Михайловское (Шарлык) для удара во фланг и тыл Бугурусланской группе противника одновременно с Бузулукской ударной группой (№ 1). Задача по обеспечению Оренбурга вместо командарма Туркестанской возлагается на командарма-1, в подчинение коему поступают 1-я кавалерийская бригада 3-й кавалерийской дивизии, 224-й стрелковый полк и местные части, составляющие гарнизон Оренбурга, и вооружаемые там рабочие. Командарму Туркестанской принять самые решительные меры к самой спешной перевозке частей армии в район Бузулука, к северу от коего сосредоточить обе дивизии ударной группы.