Багульник
Шрифт:
– Вы легко одеты для такого мороза, - заметила Ольга.
– Всегда так ходим. Провожу вас - и на рыбалку!
– Без шапки?
– Шапку придется надеть, - улыбнулся Уланка.
– Это, наверно, интересно - рыбалка зимой?
– Если хотите, доктор, пойдем вместе...
– Хочу!
– сказала Ольга.
– Если у Марфы Самсоновны будет все хорошо, с удовольствием пойду с вами. Я ведь здесь новичок, Тимофей Андреевич. А вокруг меня таежники, надо и мне отаежиться.
– Я и помогу вам отаежиться!
– сказал Тимофей.
– Сперва
– Нет, очень задерживаться в Кегуе я не смогу. В Агуре у меня остались больные, - сказала она, подумав о Юрии Полозове.
– Я уж, так и быть, отаежусь постепенно, впереди еще долгие годы...
– Долгие?
– с изумлением посмотрел он на Ольгу, словно не поверил ей.
– Сколько это примерно лет в вашем понятии "долгие"?
– По закону три года, сколько же еще!
– сказала она, скосив на него глаза.
– Я так и предполагал, - сказал он холодно.
– Учителя из центра тоже больше трех лет не хотят жить у нас. Теперь в нашей школе-интернате нет ни англичанки, ни физика. Англичанка списалась с лейтенантом, с которым познакомилась в поезде, тот выслал ей из воинской части какую-то филькину грамоту с просьбой отпустить невесту... А физичка уехала "по закону". Как раз в августе исполнилось три года. Так что, доктор, вряд ли вы успеете отаежиться в наших краях...
– заключил Уланка.
– Нет, Тимофей Андреевич, мне здесь интересно. Я решила жить в Агуре долго. Так что не думайте обо мне плохо.
– Что вы, что вы, доктор!
– смущенно сказал Уланка.
– Врачу нельзя быть плохим. Врач - это звучит почти свято!
Впереди показалась небольшая долина, по обеим сторонам ее вытянулись в ряд деревянные дома с высокими, похожими на самоварные, трубами. Прямыми волнистыми столбиками из них поднимался дым.
– Ну вот и наш Кегуй!
– сказал Тимофей и стал сильно растирать ладонями уши.
Почуяв близость жилья, собаки изо всех сил рванулись вперед.
На вторые сутки поздно вечером Ольга приняла у Марфы Самсоновны девочку.
– На счастье вам!
– поздравила она роженицу.
– Молодец, все будет хорошо!
Орочка слабым голосом ответила:
– Спасибо тебе, в честь тебя назову ее Олечкой.
– Пожалуйста, - рассмеялась Ольга.
– Мне мое имя нравится.
Вошел муж Марфы, Андрей Данилович Уланка.
– Это тебе, мамка-доктор!
– сказал он, извлекая из свертка новенькие торбаса, опушенные мехом лисицы-огневки.
– Его носи-носи долго!
– Нет, нет, не надо!
– запротестовала Ольга, чувствуя, что краснеет.
– У меня еще совсем новые торбаса. И вообще, Андрей Данилович, никаких подарков мне не надо.
Сконфуженный Уланка не знал, что ответить. Тут из-за полога раздался тихий голос Марфы Самсоновны:
– Не обижай его, возьми торбаса. Отец шкурку мял, старался, а я сшила их, так что возьми, пожалуйста.
– И обратилась уважительно к сыну: - Ты скажи, Тимофей Андреевич, чтобы взяла, не обижала нас.
– Возьмите, доктор, в память
– Ладно, не буду нарушать, - уступила Ольга, взяв торбаса.
Тогда Уланка-старший извлек из свертка пару мужских тапочек, тоже очень красивых, собранных из разноцветных меховых лоскутьев и опушенных, как и торбаса, мехом огневки.
– А это мужу твоему!
– сказал он.
– Их тоже Марфа Самсоновна шила.
– Что вы, дорогой мой!
– воскликнула Ольга.
– Нет у меня никакого мужа.
– Она умоляюще глянула на Тимофея, словно прося его на этот раз заступиться за нее, но он, к ее огорчению, сказал:
– Надо и тапочки взять!
В десятом часу сели ужинать. На столе появилось столько разных кушаний, что Ольга невольно подумала: это специально приготовили к ее приезду.
Наливая ей в стакан медовухи, Уланка-старший сказал:
– Добрая медовушка, бархатная!
– Почему бархатная?
– не поняла Ольга.
Тимофей объяснил:
– Это когда мед с цветов бархатного дерева. Считается у нас самый полезный, но он бывает не каждый год.
– Вы говорите так, точно я знаю, какое оно, бархатное дерево, смущенно улыбнулась Ольга.
– По дороге на рыбалку покажу вам, амурского бархата у нас много растет.
– Он ловко подцепил острым ножом большой кусок вареной медвежатины и положил в тарелку Ольге.
– Что вы, разве я столько съем?
– Кушай, мамка-доктор, медвежонок попался добрый, только вчера выкурил его из берложки, - сказал Уланка-старший.
Ольга вспомнила берлогу в дупле старой липы, которую она видела по дороге в Кегуй, и спросила:
– Берлога была на дереве?
– Однако да!
– кивнул Уланка-старший.
– Значит, не шатун!
– сказала она, рассмешив Тимофея.
– Что вы смеетесь? Мне все это интересно!
– Правильно, понемногу отаеживаетесь!
– весело сказал он.
– Ну, за что будем пить?
Ольга с удивлением глянула на Тимофея:
– Понятно, за новорожденную! За вашу младшую сестричку!
Они чокнулись кружками и выпили: Уланки с Евлампием залпом, до дна, а Ольга небольшими глотками, будто с опаской.
Тимофей опять налил.
– Второй тост за ваше счастье, доктор!
– предложил он и добавил: Чтобы тапочки не залежались.
Она скосила на него глаза.
– Кажется придется их пересыпать нафталином...
– Не придется!
– уверенно сказал Тимофей.
После второй кружки у Ольги закружилась голова, но ей было приятно рядом с Тимофеем, он все время смешил ее и заставлял пробовать то одно, то другое кушанье.
Они не обращали внимания на сидящих напротив Уланку-старшего и Евлампия Петровича, которые много пили, много ели и о чем-то разговаривали на родном языке.
Ольга прошла к Марфе Самсоновне, побыла с ней четверть часа и вернулась к столу.